Парень из колонии Максима Горького

– Кто это? – спросил я о парнишке. И Гейнц Кубах рассказал мне о юном

Петере Геринге.

Его отец – потомственный металлист – всегда был на заметке у начальства как «крамольный», ибо сочувствовал коммунистам, участвовал в забастовках. Когда по Германии поползла коричневая чума со свастикой, Геринг-отец попытался пробраться в Чехословакию, но был схвачен. А когда началась война, его отправили в штрафной батальон. И ни письма, ни даже официальной строчки: «Пропал без вести». Трудные месяцы, голодные и холода ные. После бомбежки в феврале сорок четвертого серьезно и надолго заболела мать. Петер оказался в колонии.

Темноволосый, с жесткой, непослушной шевелюрой, ладно скроенный паренек явно был заводилой в классе: без него не проходила ни одна игра, ни один футбольный матч. Особенно любил играть в Чапаева (для этого ему и понадобилось много красных звездочек: недостающие он сделал сам из картона). Способный, сказали мне, но сидеть над книгами долго не любит. Драчун, но поводы для драки всегда веские: с другом отколотил одного великовозрастного балбеса, который таскал у малышей одеяла и менял их на сигареты (преподаватели удивлялись: как одолели?). А однажды Петер побил ровесника за то, что тот обозвал его «рейхсмаршалом». Нет, Петер не мог такого простить – чтобы ему напоминали о ненавистном однофамильце, гитлеровском рейхсмаршале Германе Геринге!

Уже в первое свое посещение колонии (кстати, по-немецки ее сначала назвали Максим-Горки-хайм, слово «колония» все еще звучало мрачно – до тех пор, пока не прочли «Педагогическую поэму») я увидел: здесь что ни парень,

что ни девушка – характер, и характер яркий. Увидел: среди ребят много талантов.

– Да, среди них есть и музыканты, и художники, и поэты... А отличных, тоже по-своему талантливых умельцев – сапожников, слесарей, плотников, портных – не счесть! – с почти детской непосредственностью и гордостью сказал мне Антон Тиль, новый директор колонии (Гейнц Кубах был избран депутатом горсовета и перешел туда работать).

Спрашиваю Антона о том же, что и Гейнца: он педагог?

– Партийное поручение. И скажу тебе откровенно: думаю, что быть воспитателем – лучшее, что можно себе представить.

Вот так, с тех трудных послевоенных лет я и подружился с Гейнцем Кубахом и Антоном Тилем.

В колонию имени Максима Горького в первые же дни прибыла группа сильно истощенных ребят (да какое там ребят: малышей!), которым совершенно необходимо было молоко. А его так мало – по глотку на каждого. Обратились в комендатуру. Прошел день, второй. На третий Гейнц услышал топот десятков ног, возгласы, разобрать которые было невозможно. Что-то случилось... Бросился к окну: во двор въезжала армейская бричка с двумя советскими солдатами, а к бричке привязана корова! Эту корову Гейнц помнит до сих пор, помнит так, что узнал бы ее и сейчас среди тысячи других.

Еще одна страничка. И снова – уже знакомое имя Петера Геринга.

Июль 1953 года. Враги молодой рес--публики подняли голову, попытались – даже с оружием – повернуть историю вспять. В Дрездене в их планы входил и захват колонии имени Максима Горького: во-первых, в здании можно отсидеться как в крепости, во-вторых, надеялись заполучить в свои ряды пополнение. Не вышло! Колонисты были готовы к отпору. Антон Тиль добыл в полиции полевые телефоны, везде рас-

ставил часовых из самых надежных парней. И ночью не покидал колонию. Среди его первых помощников был Петер Геринг. А когда вечером орава бандитов полезла на колонию, из-за надежного забора посыпались камни (запас был сделан солидный!). Пошли в ход палки, доски. Так продолжалось всю ночь. Необычный, но все же бой. Девочки перевязывали ребят, носили на посты еду. Несколько нападавших прорвались было на территорию колонии, но быстро оказались в подвале под замком. На рассвете все утихло. Но Антон еще двое суток оставался в колонии, пока не убедился, что опасность миновала.

Антон Тиль отдал колонии имени Горького много лет и сейчас пишет свою «Педагогическую поэму». Он в ней расскажет о многом. Расскажет, как однажды в колонию въехал посольский автомобиль с флажком Корейской Народно-Демократической Республики. Вышедший из машины военный взял под козырек, а потом обнял Антона:

– Здравствуйте, папа Тиль!

Это был бывший воспитанник, военный атташе КНДР в ГДР. Почему кореец? Когда колония «вывела в люди» своих, немецких ребят, она стала гостеприимным домом для детишек, прибывших из далекой, охваченной пламенем войны Кореи.

Правительство КНДР наградило Анто-

на Тиля орденом. После корейских детей в колонии поселились вьетнамские: братская республика укрыла их от американских бомб, напалмовых пожаров. И Антон Тиль расскажет о подвиге корейских и вьетнамских ребят: они учились буквально днем и ночью, они влезали под одеяло с электрической лампочкой (чтобы не мешать спящим) и делали уроки, учили языки: свой, родной, а также немецкий, английский. Антон Тиль расскажет о судьбах своих воспитанников и, наверное, упомянет о том, как мы шли по Прагерштрассе – новой, сверкающей яркими красками витрин, радугами причудливых фонтанов, – и к нам, вернее, к Антону, подошли трое: мужчина, женщина и девушка.

– Здравствуйте, товарищ Тиль. Я бывший воспитанник колонии имени Максима Горького. У меня была кличка «Часовщик»: все возился с часами, иные чинил, а иные основательно ломал.