Что щекочет лоб? Смахнула рукой - зеленое с желтым - галстук - самовяз. Чей бы это? Что за безобразие? Кто забыл?

И вдруг вспомнила самое отвратительное. После Потоцкого приходил пьяный Догадов, бормотал что - то о том, что «Нюрке теперь все равно», и она его не оттолкнула, потому что тело не слушалось, руки не поднимались а комната вращалась, как вертушка на скворечнике...

Нюрка швырнула галстук на пол, он упал концом в лужу. Нюрка увидела рядом с ним разбитую рюмку. Что скажет старуха Ступель. Ведь она несколько раз повторила, прежде чем дать посуду:

«Смотрите, посуда у меня давнишняя, теперь такой не найдешь...»

Вдруг вспомнила, что теперь разбитая рюмка ничего не значит, хоть все бы перебились, потому что произошло громадное, ужасное, непоправимое, несущее смерть. Странно, сознание, что не придется отвечать за, разбитые рюмки, подбодрило Нюрку, как неожиданная побочная выгода от одного и того же предприятия, именуемого самоубийством.

Стала торопливо одеваться. Оборванные тесемки, дырка на чулке напомнили опять происшедшее ночью.

«Как странно, - подумала Нюрка, - из - за одной вечеринки, из - за дурацкой выпивки я должна теперь покончить с собой...»

Испугавшись колебаний, заторопилась, заспешила.

«Скорей, скорей, чтобы отделаться от тошноты, от боли во всем теле, от бессильной ярости...»

И она бы повесилась тут же, скрутив деревенское полотенце, но взяло верх прирожденное отвращение к мусору, беспорядку. Живо представила свой труп посреди этого свинарника и вдруг, еще не одевшись как следует, принялась чистить, скоблить, мести. В углу нашла еще какие - то осколки и подвязку одной из поэтесс.

Замела и галстук Догадова и пасовала все в печь. И когда стало чище, когда все встало на свое место, и в открытые окна хлынул вкусный холодный воздух вдруг показалось не таким страшным все что случилось ночью. В теле, разбитом после бессонной ночи, снова вступал в права здоровый деревенский рассудок расчетливый, скупой и упрямый. Исчезла уверенность в никчемности жизни. Напротив, жизнь показалась хорошей, нужной.

«Ну, предположим, - размышляла она, - есть два мерзавца да и не два, их гораздо больше на свете... Верно и то, что я была дура и позволила себя споить Оскорбительно и то, что они со мной сделали. Но разве от этого стало презренное человечество, и разве уменьшилась работа, которую я хочу делать вместе со всеми? Да что я, не могу защищаться? Скажите, пожалуйста! Эти паскудники останутся жить и будут еще подсмеиваться над провинциальной дурой. Да ни под каким видом! Не на такую напали. А то распустила нюни: «Ах, опозорена.

Ах, невозможно жить. Ах, поругана девичья честь и человеческое достоинство».

Последние колебания уничтожил Догадов, который постучался в это время в дверь. Крикнула:

- Войдете.

И с большим удовольствием, не говоря ни слова, наградила его увесистой пощечиной. Он сначала удивился, потом понял, понурился и ушел...

Хорошо писать о неврастениках, о психопатах. Сколько тончайших оттенков, какие заманчивые глубины.

Так удобно начать рассказ с описания призрачной, как девичьи платьица, юности героини. Затем во второй и в третьей главе ввести в повествование «его», сына богатого соседа, порочного юношу с длинным матовым лицом. Затем несколько нежных сцен. Глава, посвященная переживаниям героини. Кусочек природы: усадьба, рожь, запущенный парк и пруд. Пруд, конечно, не даром, потому что в него - то в конце рассказа и бросится обманутая героиня, и ее труп, декоративно обвитый кувшинками, водорослями и всякой другой подходящей к случаю растительностью, извлечет из воды - преданный садовник.

Как эффектно можно было бы описать раскачивающиеся в воздухе безжизненные ноги Нюрки, рыдания Догадова, отчаяние отца, мрачное самобичевание Потоцкого...

Но, что поделаешь, если Нюрка не покончила с собой и, заняв у бывш. баронессы Ступель трешницу, поехала к врачу - гинекологу?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.