«Она голоснула бы против отца... А эти разве не пойдут против своих отцов и матерей? Пойдут. - И он с ненавистью посмотрел на тщедушную фигуру Мордаплюева. - А ну, вези один, черт с тобой! Вот ты давеча выразился про Москалева, что он Иуда, что он предаст и продаст... Не спорю, Мордаплюев, не спорю! Вон твой отпрыск не предаст тебя? - И Кизляков остановился на внуке Мордаплюева. - От гнилого корня и отпрыск гнилой. Эх, Мишка, Мишка, поддержи деда, а то он с треском пролетит нынче!» - И он положил голову на руку, облокотился на стол, прислушиваясь к визгливой речи Мордаплюева и созерцая нежный, как парное молоко, горизонт неба.

Под горизонтом, за темными, но такими стройными тополями, розовыми с той стороны, обращенной к закату, раскинулись поля. Вглядываясь в их пустынность, Кизляков знал, что туда вместе с нынешним днем закатывался старый мир Чернявки.

Кизляков отвернулся от умирающего дня, перевел взгляд на толпу, зорко вглядываясь в нее. Вот он остановился на крепком мужике; рыжая окладистая борода мужикова, слившаяся почти под один цвет с мглой, степенно лежит на его широкой груди. Кизляков узнал его, ухмыльнулся:

«Бывший монах, а теперь сектант, вождь евангелистов; это он, кажется, предложил вместе идти против большевиков, одним фронтом. - И, отвернувшись от мужика, выразился внутренне по его адресу: - Дурак, Липатов! Какие тут секты, когда горит земля. Разве ты не видишь, как рядом с монастырем приютился другой монастырь, но только не с «Достойно есть», а с «Интернационалом»?.. Поверь, евангелист, не пройдет и десятка лет, как от Тихвинского монастыря не останется ничего для потомства... а ты еще, старый пень, с сектой и «на помощь!...»

Кизляков опять взглянул на рыжебородого мужика, и он болезненно вздрогнул. «Постой... постой... разве земля погибнет... Нет, нет, что - то не так! Совсем не так! Земля будет все так же прекрасна! Все так же будет ласкать ее солнце, а она будет услаждать людей и зверей своими красотами! - Тут Кизляков резко выпрямился, схватился рукой за голову. - Нет, нет, и это не так! Будет вот как, будет так, как выразился на одном собрании Володька. А выразился он, мерзавец, хорошо: «Придут к нам, - сказал он, - 42 трактора со всеми подсобными машинами, вырежут другие дороги, а старые запашут навсегда, чтоб люди про них позабыли, затем заедут на поля и почнут и почнут их поднимать под ряд, не считаясь ни с межами, ни с рубежами». Что ж, может быть, и верно! Ах, ты сукин сын, Володька! Сопляк! - И Кизляков грубо передразнил его: - «И поедете вы, граждане - товарищи, по этим другим дорогам к новой жизни», - Кизляков вздохнул и нахмурился.

«А за дочкой - то кулака - мироеда все - таки ухлестываешь, - неожиданно заключил он. - Ах ты, подлец, и больше никто! Ах ты, сукин сын, и больше ничего! А где он? - И Кизляков стал всматриваться в мглу вечера, стараясь отыскать Володьку. - Не пришел, негодяй! А возможно прижукнулся за мужиками? Нет, эдакое шило разве бы усидело на месте! Да и Харина нет. Удивительно! Что ж, хотя в душе и трещина, но повоюем, подеремся, схватимся в этой схватке. А вдруг... Что вдруг? Победа? - И Кизляков прислушался. - Поешь, Мордаплюев? Ну, пой! «И вырежут тракторы другие дороги... И не будет у нас больше кулаков и бедняков»... - отрывисто кружились в голове Кизлякова слова Володьки. Мордаплюев ораторствовал:

- Граждане - братцы, ничего - то из тракторной колонны не выйдет, в этом уж поверьте мне, старику, и я прямо скажу вам - полный обман, даже больше - ловушка! Вот видите, хлеб на базаре четыре рубля с полтиной, а почем берет у вас советская власть? Ась! Это правда, братцы, и мы, зная на шкуре своей эту правду, не везем хлеб советам, а они у нас его отбирают, а кто прячет - сажают в тюрьму... Разве это закон? Ась!

- Врешь! Мы хлеб сдаем по совести... У нас не отбирает... Гул. Шум. Голоса.

- Что и говорить!

- Верно, Филипп Петрович! Прямо в точку бьешь! Жарь, Мордаплюев, не стесняйся!... Поддержим!

- Ась! - вскрикивал визгливо в таких случаях Мордаплюев. - А раз мы, братцы, не даем по такой цене хлеба, так вот нас и норовят затурить в коммунию, связать договором и другими там разными узами... Ась. Мы должны сегодня наотрез отказаться, разорвать вчерашний приговор. А если мы приговор оставим в силе, не проголосуем его, то в будущем году мы останемся без хлебушка, а колонна уберет его и отправит в город, а нас посадит на паек, - вон уж котел - то для нас припасен. Они только сперва, чтоб замануть нас, поют так сладко... Ась.

Тут бабы подняли отчаянный крик, напирая на мужиков; некоторые, приседая к земле и раздувая и без того широкие юбки, выбегали на середину собрания и, подражая гусыням, вытягивали головы и, стараясь зацепить за бороды, принимались отчитывать Шевякова, Харина, Голубкова, а больше всего своих мужей, приложивших свои руки вчера под приговором. Отворачиваясь и пятясь от баб, мужья неохотно возражали.

Шалавин, понимая, что этот протест не бесполезен, умышленно предоставил бабам свободу, чтоб они вволю накричались и как можно сильнее растревожили своих мужей. Он призвал баб к порядку тогда, когда им уж самим надоело кричать. Теребя козлиную бородку, Мордаплюев повизгивал:

- Да - даа!... Ась! Обязательно заскребут хлебушко... Ась! Так - то вот, братцы - граждане, берегитесь обмана!... Поверьте совести старика...

- А ты совесть - то, старый черт, побереги для себя! - раздался рассерженный голос из толпы.

Мордаплюев, стараясь осилить громкий голос, хрипло с некоторым раздражением закончил:

- Ась! Чего? А я разве предлагаю вам, Наумов, совесть свою? Я жалеюче предупреждаю Чернявку, чтоб она не попала в колонну, в которой коммуньки уж давно для нее припасли оселок. Ась! Да - да, это верно, поверьте это так и сбудется. Вот тогда - то Чернявка и вспомнит старика, выскажется: «Правду, мол, Мордаплюев говорил нам, да мы, дураки, не послухали!» Так вот и скажете, пожалеете себя. - И Мордаплюев, отплевываясь, махнул рукой и, не торопясь, опустился на скамейку, что - то все еще бормоча себе под нос.

Мордаплюева наградили продолжительными рукоплесканиями. От движения толпы мягко заколыхался бесшумный вечер.

Чтоб не испортить настроение, создавшееся после мордаплюевских речей, а главное чтобы избавиться от выступления Шевякова, Шалавин торопливо объявил:

- Слово предлагается последнему оратору...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.