МЫ жили в одной квартире. Наши комнаты были рядом. Они только - что поженились. Он был студент ВТУ, первокурсник, несмотря на свои 30 лет, она - молоденькая девушка, машинистка.

Женившись, он въехал в ее комнату. Работала только она, он же не получал даже стипендии.

Это был на редкость несимпатичный парень. Лицо его было красиво неприятной, конфетной красивостью. Маленькие колючие глаза смотрели - даже не смотрели, а как - то подозрительно шарили и царапали. У него был режущий металлический голос фальцетного тембра и крайне неприятная манера говорить. Он постоянно перебивал собеседника, цеплялся...

- Минуточку, минуточку. Как вы сказали?

Он не разговаривал, не слушал, а в чем - то постоянно ловил, изобличал.

Его невзлюбили все, и, несмотря на то, что он почти целыми днями был дома, так как занятия в ВТУ у него были вечером, никто из жильцов с ним не сошелся.

Звали его «Иваська». Так называла его жена Любочка, и так за глаза стали его называть все жильцы.

Любочка была веселая, общительная девушка из птичек - щебетух. Хохотушку и певунью Любочку любили все за веселый и вполне безвредный в жилищном отношении нрав. Она была крайне уступчива и услужлива. Ее посудой пользовалась вся квартира. Примус ее - он до замужества ей почти не был нужен - гулял по рукам. А это уж большая широта в кухонном масштабе.

Выйдя замуж, Любочка взяла сверхурочную работу в учреждении и стала приходить со службы часов в 9 - 10, незадолго до прихода мужа из вуза. Приходила она всегда с провизионной камышовой корзинкой, набитой доверху - она брала ее с собой, идя на службу, и на обратном пути покупала провизию. Тотчас же она принималась за приготовление ужина. Иваська сказал, что «яичница» и «сосиски» ему надоели еще холостому, и потому Любочка готовила ему всегда что - нибудь очень вкусное и сложное по приготовлению. Она оказалась на это большой мастерицей. У примуса она весело щебетала и казалась вполне счастливой.

Покончив с ужином и укутав его газетой и старым одеялом, Любочка принималась за обед на завтра.

Сама она обедала на службе, но Иваська терпеть не мог «столовок» и, кроме того, совершенно не переносил вчерашнего супа.

По воскресеньям Любочка обычно стирала. Мы - женское население квартиры - мрачно созерцали Любочкино «счастье» и часто в ее отсутствие жалели ее, ругали Иваську дармоедом, альфонсом, захребетником, но свято соблюдали обычай не совать носа в чужую жизнь.

Я первая нарушила этот нечестный, на мой взгляд, нейтралитет.

Как - то Любочка пришла домой бледная и усталая - она не пела и не щебетала у примуса и часто прижимала пальцы к вискам - видимо ей нездоровилось. Как нарочно Иваська уже вернулся, а ужина еще не было. Он уж не один раз заглядывал в кухню и раздраженно спрашивал:

- Ну скоро что ль там у тебя?..

Любочка суетилась, спешила - масло у нее горело, брызгалось и чадило.

- Это безобразие, - не выдержала я, - неужели муж не может сам приготовить себе ужин, ведь вы еле на ногах стоите.

- Ну что вы, где ему, - сказала она с нежностью, - он у меня совсем как маленький - ничего не умеет... Воробушек мой... миленький...

- Не воробушек, Любочка, а коршун.

Она испуганно оглянулась на дверь в коридор - не слыхал ли он - и огорченно посмотрела на меня. Ей не хотелось со мной ссориться, но она была обижена за мужа:

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.