— Мне кажется, что ты завистник.
— Заблуждаешься. Я не завистлив. Просто памятью обремененный. Смеется.
— Ну, вспомни тогда что-нибудь.
— Хорошо, – согласился Михаил. – Сейчас я вспомнил розовую лысину того инженера, который увел у меня жену.
— Ну и гусь!
— Почему гусь? Скорей всего, поросенок. У него лысина, – похлопал Михаил по шапке, – похожа на свинячий пятак. В жизни такой плеши не видел. У всех мужиков лысины как лысины – загорелые, конец лета все-таки, а у него розовая. А жена, когда мне его показывала, говорила, что он из бункера все лето не вылазил. Испытания какие-то проводил.
Слушал я и неладно так думал, что горазд мой дядька дурака ломать, шутить, но заглянул в его глаза и понял, что ему вовсе не до шуток – так они были прозрачно сини. Эта тоска, растворившаяся в них, высветила синеву.
— Почему она все-таки уехала с ним?
— Скажу – смеяться будешь.
— Слово – олово, не буду.
— Короче, Алка так это объяснила на прощание: ты, говорит, слабый, Михаил, на характер. Инертный уж очень. Всем доволен. Забрался в медвежий угол, и хорошо тебе. А у инженера размах. Аспирантуру закончил. Блестящая жизнь впереди. Вот я и хочу, чтобы эти блестки ко мне пристали...
Я фыркнул, Михаил невесело вздохнул.
— Смеешься? Я тоже поначалу смеялся. Теперь не до смеху. Инженер ее бросил. Зову к себе – не едет. Может, стыдно. А может, еще что-нибудь.
— А деньги зачем шлешь? – Вопрос жесткий, колючий, похожий на острие шиповника.
– Да так, – уколовшись об него, морщится Михаил, – жалко ведь. Теперь уже я вздыхаю.
Сложно все и непонятно. Отворачиваюсь к окну. С обеих сторон на нас надвигаются горы. Скалистые, угрюмые, обросшие бронзоствольными деревьями, они двигались бесконечной вереницей, и это колдовское движение завораживало, увлекало за собой не только взгляд, но и мысли. Заставляло пристально всмотреться и вслушаться в самого себя.
Горы и небо. Две громады. Две соприкасающиеся величины, по которым измеряется вечность на земле. Они внушают зыбкую мысль о бессмертии.
Я смотрел в окно и думал о том, что значит Михаил со своей бедовой Алкой среди огромной массы человечества. А бабка с ее чудовищными причудами? А я с этой беличьей шапкой? Глоток воздуха, капля росинки, вспыхнувшая и тут же угасшая на ветру искра, крохотный миг – жизнь человека. Никто ни в чем не повторяет друг друга. У каждого свое. Та же семья – у Михаила неудавшаяся, а у меня пока еще не созданная. Работа: моя – спокойная и размеренная за чертежной доской, и у него, в противоположность, далеко не кабинетная.
Но ведь между человеком с его бедами и огорчениями, большими и малыми радостями, с его безудержной фантазией и его непостоянством и целым человечеством – тысячи связей. Природа, как взыскательный художник, творит мудро и расчетливо: все в меру, ничего лишнего. Попробуй отбрось мельчайшую деталь – и целое распадется, разрушится.
– Не мечтай, – говорит Михаил, – а то лоб расшибешь.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Беседуют Виктор Воронов, секретарь Иркутского обкома комсомола, делегат XVIII съезда ВЛКСМ и Александр Ярослав, токарь Иркутского завода тяжелого машиностроения имени В. В. Куйбышева, делегат XVIII съезда ВЛКСМ