Особенно восхищала Владимира Ильича совместная духовная жизнь великих учителей, полная напряженной работы. Любовь Энгельса к живому Марксу переросла в безграничное благоговение перед его памятью, вдохновлявшее на многолетний труд по завершению его научного подвига. Вот звено вечного творчества и творчество вечного...

А когда довелось близко узнать, работать рука об руку с первыми учениками и последователями марксовой шкоды, не только хорошо чувствовалось первозданное естество великих коммунистических открытий, но и угадывалась духовная сила, интеллектуальная мощь, выразительный характер самих основателей революционного учения.

Провожая в последний путь Поля Лафарга – социалистического вождя Франции, Ленин видел уже соединение двух эпох, двух революционных образов: юного коммуниста, низвергающего всех и вся, и зрелого социалиста, ведущего выдержанную, но последовательную борьбу с империализмом. Посвящая слово прощания ветеранам немецкой социал-демократии Вильгельму Либкнехту и Августу Бебелю, видел в них не только хранителей и поборников истинного марксизма, но и рабочих вождей, предводителей массовой борьбы с капиталом. С эпохой большевизма возникла новая генерация борцов, сложился тип пролетарского революционера. Возник, конечно, не на пустом месте, не из теоретических схем и проектов – из опыта прошлого. В своем революционном творчестве российский пролетариат опирался сразу на опыт рабочих всего мира, на их практический опыт, на их завоевания, подытоженные марксизмом. И самым мощным фундаментом здесь был опыт славных парижских коммунаров: «На плечах Коммуны стоим мы все в теперешнем движении», – это Владимир Ильич говорил в самый разгар первой русской революции. И в канун Октября скрупулезно наследовал ее уроки.

Но Коммуна для пролетарского революционера представляет собой нечто большее, чем героический эпизод истории. Она для него не только политический, но и нравственный образец, исток силы и

мужества. Собратьям-большевикам, оказавшимся в Париже, Владимир Ильич советовал: «Прежде всего пойдите к стене коммунаров на кладбище Пер-Лашез...» Чтить память борцов Коммуны, считал он, значит продолжать их дело, подхватить знамя, выпавшее из их рук, уверенно нести его к новым боям.

Подвиг Коммуны олицетворялся в образе передового борца за социальную революцию, за освобождение всех униженных и оскорбленных, борца, героическая жизнь и трагическая гибель которого подняли дух миллионов, вселили в них надежды, привлекли на сторону социализма. Дело Коммуны не умерло, оно живет в каждом из нас...

Пролетарский революционер, большевик, Ильич унаследовал от своих предшественников самые благородные черты, самые гуманные помыслы, самые решительные цели. И вместе с тем обрел совершенно новые свойства, осознал свою особую миссию... В эти печальные мартовские дни, когда Владимиру Ильичу выпал тяжелый жребий вслед за близким другом проводить в последний путь ближайшего из соратников – после Марка Тимофеевича Елизарова хоронить Якова Михайловича Свердлова, – многое передумалось об этом поколении истинных подвижников, их особой роли в истории.

– История русского революционного движения в течение многих десятилетий знает мартиролог людей, преданных революционному делу, но не имевших возможности найти практического применения своим революционным идеалам. И в этом отношении пролетарская революция впервые дала прежним одиночкам, героям революционной борьбы, настоящую почву, настоящую базу, настоящую обстановку, настоящую аудиторию и настоящую пролетарскую армию, где эти вожди могли проявить себя.

Профессиональные революционеры были прежде всего практиками, организаторами. Они просвещали и сплачивали передовых рабочих, обеспечивали целесообразность действий каждого звена, умели разобраться в людях, проявляли глубокую выдержанность, обладали безупречным политическим чутьем, пользовались непререкаемым моральным авторитетом. И в чрезвычайных обстоятельствах умели жертвовать собой – так было с Николаем Бауманом, Иваном Бабушкиным, с сотнями, тысячами народных героев. Умирая, они знали, что дело, которому они отдают свою жизнь, не умрет, миллионы людей будут бороться за него, пока не победят. Без таких людей русский народ остался бы навсегда народом рабов.

Они были олицетворением самой молодости – эти исполины. Бауману едва минуло 32. Бабушкину – 33. Даже Свердлову, поставленному Октябрем во главе великого государства, – не более 34. Но по их биографиям будут изучать историю революции. Их ум и сердце рано опалил жаркий огонь справедливой борьбы. И они рано сгорали. Поэт потом скажет о них: «Кто костьми, кто пеплом, стенам под стопу улеглись... А то и пепла нет. От трудов, от каторг и от пуль, и никто почти – от долгих лет».

В ОГНЕ непосильных трудов и лишений сгорел и Марк Тимофеевич Елизаров, впитавший лучшие из черт профессионального революционера.

...Его преданность – выше всяких признаний. Будучи одаренным, устойчивым, положительным, что называется, человеком, он все свои возможные преуспеяния безоговорочно принес в жертву борьбе за человеческую справедливость. Уже в самом начале своего пути к созданию партии Владимир Ильич мог назвать московский адрес Елизаровых как явочный пункт, как центр притяжения всего революционного подполья второй столицы. И так было везде, куда бы ни забросила судьба верного друга и брата. В Самару или Киев, Петербург или Саратов, Вологду или Сызрань, Томск или Порт-Артур...

...Его оптимизм – добродушный, спокойный и твердый, непоколебимый – всех наполнял уверенностью, жаждой дела. Не рискованный по характеру человек, он смело брался за сложную конспирацию и осуществлял ее успешно. А если наступал кризис, умел поддержать, ободрить... Разрушен «Союз борьбы», Владимир Ильич в заточении... А он в письмах подбадривает товарищей своими иносказаниями: «Во время сильной эпидемии летом одному старцу (читай: «Старику», Ульянову) сказали... что вся рыба в реке вымерла, а он хотя бы глазом моргнул, даже улыбнулся и говорит: «Ну что ж, рыба умерла – икра осталась...»

Его дерзкая изобретательность могла бы восхищать врагов, если бы они умели постичь все его тайны. Он мог «раствориться» перед гласным полицейским надзором, объехать полсвета – от берегов Тихого океана до берегов Средиземного моря, чтобы оказаться у своих во Франции. Он мог устроить тайник в... шахматном столике настолько искусно, что никакой жандармский обыск не страшен. За долгую службу в подполье, исколесив с хозяевами почти всю Россию, сохраняя все – от листовок и газет до писем вождя партии и архивов ЦК, – столик ни разу не выдал тайны. Передавая его после на музейное хранение, Анна Ильинична не удержалась от доброй похвалы: «Поистине, столик заслужил себе пенсию!»

...Его неутомимое трудолюбие может соперничать разве что с врожденным чувством справедливости. Он не мог работать плохо, без должного прилежания, даже на хозяев. Стократ прилежней, до самоотверженности работал для народа. Как крупному специалисту-путейцу и талантливому большевику-организатору Советская власть доверила ему пост наркома путей сообщений. В переломные осенние дни 1917 года, казалось, не снести эту ношу: горящее море разрухи, хаос криков, требований, угроз, откровенный саботаж, предательство, дезертирство... Марк Тимофеевич самоотверженно берется за укрощение стихии, за налаживание жизнедеятельности артерий страны. Работа до изнеможения, до обмороков. Силы тают значительно быстрей, чем подвигается дело. Опасаясь нежелательного торможения на ответственном участке, попросил других поручений. Получил важнейшие задания по двум наркоматам.

В конце первой послеоктябрьской зимы выехал по служебной командировке в Петроград – голодный, изможденный до полусмерти город – и свалился в больничную постель. Сначала показалось – «испанка», а на самом деле разгорался сыпной тиф. Из Кремля Владимир Ильич и Анна Ильинична звонили в Петроград, просили принять все необходимые меры к спасению. Но медицина была бессильна. Через две с половиной недели в Кремль пришло известие: Марк Тимофеевич скончался.

Тут же Владимир Ильич засобирался – он должен сам, по-братски, проводить Марка Тимофеевича в последний путь к вечному покою той земли, которая приняла маму, сестру. Принялся добывать билет на вечерний поезд в Петроград, но Владимир Иванович Невский уговорил поехать с ним в наркомовском салон-вагоне. И пока ехал ночь, пока шел пешком с вокзала до «Астории», пока стоял в больничной часовне – вплоть до этой, запечатленной на фотографии последней минуты у могилы, – всколыхнулось все в памяти, словно провел Марка снова через всю жизнь свою – от тихих волжских мечтаний до деловых кремлевских бесед. И светлая голова, светлая душа его такой была заряжена энергией, таким полна загадом, что, кажется, и остановка жизни не сможет ничего угасить. В большевиках это всегда было – развивать такое ускорение действия, что уже бессильным становится притяжение соблазнительных удобств и благоразумного самосохранения.

Но. это беззаветное самосгорание – не слишком ли дорогая цена для революции, не слишком ли чувствителен изъян в ее рядах? Конечно же! И с уходом Свердлова – столь мощной организаторской силы, столь влиятельного авторитета – все это особенно глубоко почувствуют. Вместе с тем движение с признанием принимает самопожертвование героев, ибо живет и развивается этой энергией. Что же касается будущего...

– ...Пролетарская революция сильна именно глубиной своих источников. Мы знаем, что на место людей, беззаветно отдавших свою жизнь, положивших ее в этой борьбе, она выдвигает шеренги других людей, может быть, менее опытных, менее знающих и менее подготовленных в начале их пути, но людей, которые широко связаны с массами и которые способны на место ушедших крупнейших талантов выдвигать группы людей, продолжающих их дело, идущих по их пути, довершающих то, что они начали.

Да, нам легче идти, если осеняет и ведет нас память о проложивших путь. В первый праздник Октября, открывая у Кремлевской стены мемориал, посвященный борцам революции, Ленин произнес от имени грядущих поколений:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.