Товарищ Винь

Однако казнь была заменена. Политической каторгой. Причина? Волны протеста в стране и в мире прозвучали грозным предостережением палачам.

– Только после освобождения, которое пришло в семьдесят пятом году, – говорит председатель Федерации молодежи Вьетнама, – я получил возможность ознакомиться с прессой тех лет. Не скрою: читая, я не мог удержать слез.

Классовая солидарность. Интернационализм... Он, бывший узник, сердцем постиг неиссякаемую и необратимую мощь этих понятий.

И когда сегодня он, общественный деятель, принимает зарубежные делегации, когда ведет беседы, сила его убежденности берет за душу, заставляет внутренне подтянуться. От него как бы исходит сама Правда.

...Народ боролся за освобождение – и одним из свидетельств накала этой борьбы были тюрьмы, бесконечные тюрьмы, куда власти бросали патриотов-борцов: тюрьмы центральные, провинциальные, уездные, ведомственные... Венцом тюрем старого режима стал остров Пуло-Кондор, страшный застенок средь скал и моря.

– Это было самое тяжелое время для защиты своей идеи, – говорит Винь.

Как рассказать об истязаниях физических и моральных, о голоде, жаре, холоде? Земной ад. Скандируй: «Долой коммунистов, долой Хо Ши Мина», – отдай честь их флагу, пойдешь в обыкновенную камеру, а если нет – марш в тигровую клетку».

Почти четырнадцать лет побоев. Цепи на руках. Цепи на ногах.

В Хошимине я был на выставочной экспозиции «Преступления американской военщины и ее лакеев», где наряду с различными обвиняющими свидетельствами периода оккупации и марионеточного режима видел модель тигровой клетки». Описывать ее не стану, скажу только, что потолок камеры – решетка. Так вот, на полу в три квадратных метра находилось по 12 – 14 человек, получавших – на всех! – литр воды в день и горсточку смешанного с грязью риса...

Первый секретарь Хошиминского горкома комсомола, друг и соратник Виня, Нгуен Тьен Чынг провел с ним немало дней в тигровой клетке». Когда видишь их теперь вместе, рядом, живущих в одном городе, продолжающих в новых условиях делать одно дело – дело революции, невольно завидуешь такой дружбе, предпочитаешь наблюдать за ними, а не расспрашивать. Оба шутят, оба улыбаются – и вдруг Чынг говорит:

– Однажды зимой – там, на острове, – я положил Виню на грудь полиэтиленовый мешочек из-под отходов, а Винь был только в трусах, и он сказал: «Ой, как тепло»...

– Ой, как тепло, – повторил Ле Куанг Винь, и оба посмотрели друг на друга с едва скрытой сердечностью.

Как же им, узникам острова, удалось выдержать, не сломиться, остаться жизнедеятельными, сильными, добрыми? Для иного это неразрешимый вопрос, ибо есть же пределы человеческой выносливости.

– Нам многие задают этот вопрос: как такое можно было перенести? – говорит Винь. – Но мы получали помощь от товарищей, получали вести с большой земли...

Задумывается. И уже другие объясняют, что смерть и готовность к смерти не считались в «тигровой клетке» доблестью. Моральная победа над палачами, борьба ежеминутная, ежесекундная – вот что было важно, борьба за других, борьба за себя.

Чем больше проводишь времени с Винем и его соратниками, тем глубже понимаешь то, что вначале принял заданно, заочно: эти обыкновенные люди – простые сыновья своего народа – люди большие и значительные. Их биографии во многом отвечают на вопрос о стойкости народа сегодня.

Ничего не забыто из прошлого, но они всегда смотрели вперед – и тогда, на острове, и после, и сегодня.

Они начали борьбу с первой минуты каторги, когда не поклонились флагу классового врага, вели ее все годы, истощенные и больные, они нашли в себе остатки сил, чтобы встретить свою свободу.

– Восемнадцать часов 30 апреля 1975 года. Мы получили известие, что Сайгон освобожден... И только в двадцать три часа вырвались из «тигровых клеток», – вспоминает Винь.

Все, кто мог стоять на ногах, поднялись на борьбу. Восстанием заключенных руководил партийный комитет из пяти человек. В освобождении приняли участие и солдаты режима.