Мой дорогой сын Гарик! Когда ты будешь читать это письмо, пройдет много лет, отгремит война, и на освобожденной земле снова зацветет счастливая и радостная жизнь. Ты, наверное, как сквозь сон припоминаешь последнее прощание в марте 1942 года в чужой хате станицы Кайсатской, ты долго ждал меня и не дождался. Я, как и сотни, тысячи других отцов, погиб в борьбе с заклятыми врагами – немецкими фашистами. Но я умираю, глубоко уверенный, что ты, мой любимый сыночек, будешь жить в свободной, цветущей стране – стране социализма, будешь учиться в советской школе. И ты, мой любимый сыночек, не покраснеешь за меня, а сможешь гордо сказать: «Мой отец погиб за будущее счастье, верный присяге и Отечеству...» Пройдут годы, десятилетия, могилы врагов зарастут бурьяном, а нам, защитникам, свободная Родина поставит памятник победы... Ты шагай вперед, борись за лучшую жизнь, а если твоему любимому Отечеству станет угрожать враг, будь достоин меня, своего отца. Не пожалей жизни за свою Родину. Целую тебя, мой любимый сыночек, на всю жизнь крепко, крепко. Твой отец».

Люди шли и останавливались у бетонной стены, чтобы прочесть это письмо-завещание, выбитое в бетоне, письмо лейтенанта Григория Тарасенко своему сыну. Многие знали его наизусть, но перечитывали снова и снова. Они долго стояли у бетонных кубов, в холод которых навеки впаялись сотни фамилий павловцев, отдавших свои жизни за Родину, они застывали в молчании, одними глазами прочитывая многое другое, чего нет на плите да и никогда бы на ней не уместилось.

…Люди все подходили, и я не сразу заметил, что большинство – женщины. Сначала я не придал этому значения, но потом понял жестокий смысл этого большинства – мужчины были там, в надписях. И вот стою в ряду женщин, вместе с ними смотрю на бетонные плиты. Их подножия уставлены венками и живыми цветами. Ванный огонь, по сторонам которого замер почетный караул, бросал на все багровые отсветы. А с высоты на них, на молодые улочки, на небольшой алтайский поселок Павловск скорбно смотрела Мать. На каменном ее лике застыли навеки печаль и ожидание. Я смотрел на нее и на женщин и поражался тому, как они были похожи в своей скорби и как точно передал это сходство скульптор...

У одной из плит тихо плакала старушка. Слезы скатывались с морщинистых щек. В руках у нее были скромные полевые цветы Алтая, которые она принесла с собой. Кому принесла? Мужу? Сыну? Эту старушку я запомнил. Она и вчера так же стояла с цветами у плиты и плакала. Я подошел поближе, встал рядом и вдруг услышал, как она тихо говорит сама с собой:

– Что же ты не отзовешься, сынок мой Виталик? Как написал в начале войны письмо, так и не было от тебя больше весточки. Где же ты, сынок, я жду тебя, а сил уже совсем не осталось...

О великая сила материнской любви! Чем ее измерить? Она заставляла ждать, когда исчезла, казалось бы, всякая надежда. Виталий Иванович Пальников, связист, пропал без вести. У него нет могилы, но и ему поставлен памятник. И сюда, к памятнику, ходит каждый день мать – разговаривает с сыном. Она помнит его двадцатилетним и таким же ждет с войны. Ждет тридцать с лишним лет...

Старушка в последний раз взглянула на фамилию сына, вытерла концом платка глаза и медленно пошла к выходу. А по обе стороны аллеи стояли бетонные плиты с двумя рядами фамилий сверстников ее Виталия. На каждой по двадцать фамилий. И за каждой плитой выстроились в две шеренги молодые елочки, словно молодые новобранцы. Тоже ровно по двадцать. Целый лес елочек, трудно сосчитать, но каждый житель Павловска знает, что их шестьсот – столько человек не вернулось на Родину с поля брани. Они пахали землю и растили хлеб. Оки не думали о ратных подвигах, но пришел час, и они отдали жизнь за Родину. А хлеб растили в годы войны их матери, их сестры, их невесты. И это тоже был подвиг, который мы будем помнить вечно. Хлеб и подвиг... Когда враг занял плодородную Украину, Кубань, черноземные области России, хлебные эшелоны Алтая кормили народ и армию, помогали бить врага, внесли свой вклад в общее дело победы.

Торжественная приглушенная музыка лилась над площадью, проплывала над скульптурными портретами павловцев – Героев Советского Союза, над старым прудом... Молодые художники, авторы проекта мемориального комплекса, супруги Сергей и Людмила Астраханцевы стояли рядом со мной, рассказывали о героях так, словно провели вместе с ними не один день в окопах.

– Легендарные люди, – говорил Сергей. – Перед их подвигами меркнут сказания и былины, честное слово. Вот, например, Андрей Иванович Ощепков. На подступах к Харькову в одиночку уничтожил фанатами пять дзотов, на шестой гранат не хватило, и он бросился на него грудью. Подвиг Матросова повторил... Вот другой герой – Степан Тарасович Загайнов. Дошел до Одера, на своем танке Т-34, командиром которого был, совершил дерзкий рейд на левый берег, подбил пароход с фашистами, смял несколько орудий, захватил и удерживал плацдарм даже тогда, когда танк его горел. Чуть-чуть не дожил до победы... Нас поразила самоотверженность этих ребят, комсомольцев, наших ровесников. Мы чувствовали себя в долгу перед ними... Скульптуры лепили по фронтовым карточкам, по старым рисункам, по описанию родных. Одного из них, Бориса Ивановича Конева, лепили с фотографии деда, его собственной не нашлось. Говорят, вышел как живой...

– Что вам помогало в работе?

– Ненависть к врагам. Письма с войны. Память о войне. Мы, естественно, не воевали, но воевали наши отцы. У Люды отец был ранен, вернулся с победой, а вот брат его погиб. Его фамилия тут, на каменной плите... Мой отец тоже воевал, только не на Западе, а на Дальнем Востоке, тоже был ранен... Работали мы с огромным увлечением, и помогал нам весь Павловск.

Да, идея создать мемориальный комплекс, предложенная совсем еще юными художниками, только что окончившими Иркутское художественное училище, прошла через сердце каждого жителя Павловска. Хоть и мал городок да и глубоко в тылу был расположен, но и по нему больно ударила минувшая война. Несколько месяцев подряд в гараже, превращенном в скульптурную мастерскую, молодые художники лепили вначале из глины, а затем отливали в бетоне центральную фигуру мемориала – фигуру скорбящей Матери, бюсты Героев Советского Союза. У них еще не было опыта в таких монументальных работах, опыт приобретался в деле...

Уже подступала весна, близилось 9 Мая, День Победы, день, на который они наметили открытие мемориала. На месте оврага 18-метровой глубины, за плотиной, на берегу пруда возникла ровная площадка. Овраг засыпали всем миром, потом возили чернозем и высаживали молодые елочки. Сажать их ходили целыми семьями, и каждая непременно хотела посадить свое дерево поближе к памятной плите. При райкоме партии и райисполкоме работал штаб народной стройки.

И вот наступило утро 9 Мая. Весь Павловск от мала до велика собрался у пруда. Люди шли торжественно, останавливались у входа, пробегали глазами выбитые в бетоне строки письма с фронта: «Моя черноглазая Мила! Посылаю тебе василек. Представь себе: идет бой, кругом рвутся вражеские снаряды, кругом воронки, и здесь же растет цветок... И вдруг очередной взрыв. Василек сорван. Я его поднял и положил в карман гимнастерки. Цветок рос, тянулся к солнцу, но его сорвало взрывной волной, и если бы я его не подобрал, его бы затоптали... Вот так фашисты поступают с детьми оккупированных пунктов, где они убивают и топчут ребят. Мила! Пала Дима будет биться с фашистами до последней капли крови, до последнего вздоха, чтобы фашисты не поступили с тобой так, как с этим цветком. Твой отец».

Так писал в перерыве между боями своей дочери гвардии майор Дмитрий Петраков...

Люди шли дальше, и все росли охапки цветов на бетонных плитах. Я знал, что они будут идти так весь день. Я смотрел на них, на цветы, на скорбный лик ждущей Матери и думал, наверное, о том же, о чем думали они:

«Пусть минувшая война станет минувшей навеки. Пусть подвиги свершаются не на ратных полях, а на хлебных нивах. Пусть никогда не грозят цветам взрывы...»

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.