Пошли вторые сутки, как мы в Хартуме. Ждем самолет на Аддис-Абебу. Скучаем. Сидеть в гостинице надоело, но перспектива разгуливать по городу в сорокаградусную жару никого не вдохновляет. Мы словно приклеились к кондиционерам и с удовольствием вспоминаем, как еще вчера мерзли, покидая морозную, заснеженную Москву.

Мы – это шесть врачей-преподавателей, направленных на работу в Эфиопию. Седьмой я. Выполняю сразу несколько функций: и переводчика, и врача, и даже преподавателя, хотя еще учусь на последнем курсе медицинского факультета Университета дружбы народов имени Патриса Лумумбы. Молодая республика Эфиопия, практически оставшаяся без специалистов, особенно остро нуждается во врачах. Как потом мы узнаем, в некоторых госпиталях вообще нет ни хирургов, ни терапевтов, а обслуживающий средний медицинский персонал не в состоянии оказать необходимую помощь больным и раненым. Мы понимали, что предстоит нести двойную нагрузку: не только читать лекции студентам-медикам, но и лечить местных жителей.

...Наконец-то покидаем немилосердно прокаленный солнцем Хартум и из ада попадаем в поистине райскую страну. Страну «тринадцати месяцев весны», как любят говорить эфиопы о своей родине. И вправду, Эфиопия, расположенная на высоте двух тысяч метров над уровнем моря, сохраняет постоянную температуру воздуха – примерно градусов двадцать пять. И сезон дождей, начинающийся в июле и длящийся до середины сентября, – одно из самых приятных времен года...

– Почему именно тринадцать месяцев? – любопытствую я.

Встречающий нас коллега-эфиоп, видимо, привык к таким вопросам, он объясняет, что в эфиопском календаре двенадцать месяцев состоят из тридцати дней, ну, а дни, что остаются, включаются в последний – тринадцатый.

Поселились на территории госпиталя. К работе приступили сразу же. Наши специалисты назначены заведующими отделениями: хирургического и терапевтического. На одного врача приходится до ста больных. Но мы не унываем. Понимаем, как необходимы здесь.

СЕГОДНЯ был сумасшедший день. Вернее, день и ночь. Заметил, что представление о времени смешалось не только у меня. Ребята говорят, что нормальный режим – когда ночью спят, а днем работают – постепенно забывается. Привычным становится работать сутками, выкраивая час-другой, чтобы прикорнуть где-нибудь в закутке, на свободной кушетке.

К нашему госпиталю ведет только одна дорога. Ее хорошо видно из операционной. Широкая, изломанная горным ландшафтом, она пропадает среди холмов, чтобы совершенно в неожиданном месте появиться снова, и кажется, обломки дороги небрежно разбросаны вокруг. По этой дороге нам несут больных. Именно несут, перекинув через плечо, словно тюк. Иногда больного кладут на деревянный каркас, обтянутый шкурой, и двое мужчин доставляют его в госпиталь. Обычно в деревнях Эфиопии больным считается тот, кто не только не может ходить или сидеть, но и вообще уже не подает признаков жизни. И вот только в этом случае родственники решаются показать его врачу.

Рабочий день окончился. Местная операционная команда уехала домой. Я стоял у окна и видел, как к госпиталю, не спеша, часто останавливаясь, видимо, отдыхая, двигалась группа людей. Они шли плавно, как при замедленной съемке в кино, то скрываясь, то медленно выплывая из-за холмов, и я, как зачарованный, смотрел на них, совершенно забыв, что санитары уже уехали, врачи тоже вот-вот уйдут. А ведь тому человеку, которого сейчас несут, необходима экстренная помощь. Наконец, осмыслив происходящее. я помчался возвращать операционную команду. Наши еще были на месте. И все завертелось...

Крестьяне поставили кровать, на которой лежала молодая, раненная серпом женщина, в вестибюле и начали обстоятельно рассказывать о происшествии. Медсестра на плохом английском пересказывала мне подробности ссоры этой женщины с мужем и что за этим последовало. Оказалось, женщину несли к нам двое суток. За это время ее кишечник вышел наружу, его кое-как прикрыли листиками... То, что она не умерла по дороге, было чудом.

Темные глаза сестры от испуга и возмущения казались больше обычного.

– Они просят делать операцию при них, – кивнула она в сторону крестьян.

– Нет уж, дудки, – сказал я по-русски. Видимо, выражение лица у меня было соответствующее, потому что сестра не стала переспрашивать, а, сохраняя мою интонацию, что-то сказала им по-амхарски.

Срочно готовились к операции. Я старался держаться спокойно, не волноваться. К счастью, крупные сосуды не были повреждены, но метра полтора кишечника пришлось удалить.

Операция закончилась во втором часу ночи. Родственники терпеливо дожидались результата в коридоре.

Я сел в глубокое кресло, удобно вытянул ноги, закрыл глаза и словно провалился в темноту. И тут же меня крепко встряхнули. Оказывается, я проспал целый час.

– Раненого привезли. Проникающее ранение легкого и задето сердце, – подталкивая меня в спину, говорил на ходу хирург. – Да проснись же...

На операционном столе лежал парень лет двадцати. Любой момент мог оказаться для солдата последним. В этом госпитале до нас работали специалисты из Соединенных Штатов. И, как нам рассказали наши коллеги, американцы в подобных случаях ограничивались только обработкой раны. Считали, если выживет, так выживет, ну, а в противном случае... И когда мы начали оперировать грудную клетку, это стало сенсацией для местных медиков.

Пожалуй, сегодня одна из самых счастливых ночей работы в Эфиопии. Мы спасли людей, которые не выжили бы, если бы не наша помощь. Думаю, я вправе это сказать. Ведь у того парня было ранено не только легкое, но и сердце. И мы сделали все возможное, чтобы он жил.

Ребята решили не расходиться по домам. Не имело смысла.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.