Сегодня вечером я буду говорить с Ервандом Кочаром, создателем кованой статуи Давида Сасунского. Стою перед статуей, смотрю, как льется из опрокинувшейся чаши струя ереванской воды, и спохватываюсь: не пора ли? И чувствую, – волнуюсь. Наша встреча через полтора часа.

Ерванд Кочар – армянин, воспитанный на итальянском искусстве, соратник Пикассо и Леже.

Снова и снова всматриваюсь в статую.

Оседлали ветер, и он превратился в коня. Пролилась чаша страдания, и гневная сила народа воплотилась во всаднике. Конь – конек Джалаля, всадник – Давид Сасуиский.

Армянскому эпосу – тысяча лет. Слово живет только в то мгновение, когда его произносят. Но если слово – память, если слово – слово поэта, оно вечно.

Давид – «народа всего десница». И, чтобы передать потомству налгу любовь к герою, наше понятие о красоте, силе, вечности, явился кованный из меди Давид Сасуиский мастера Ерванда Кочара.

У меня не было адреса скульптора, но мне сказали: Кочара легче всего встретить в маленьком кафе, что расположилось под открытым небом, возле входа в мою гостиницу. Я узнал также: Кочар невысок, грузен, волосы у него седые, в ушах – слуховой аппаратик.

В Ереване все знают друг друга. Человек, описавший Кочара, познакомил меня с подругой жены Кочара. Звонок – и я приглашен на семь вечера, с обязательством быть ровно в семь, потому что Ерванд Кочар не терпит опозданий.

До вечера времени оставалось много, и я пошел в картинную галерею. Здесь открыл для себя Код-жаяна. Картина называлась, кажется, «Чайхана в Тавризе», голубая, но шумная. Плавные, однако подчеркнутые движения едоков. Восточная грация, скрывающая страсти и страстная уже сама по себе. Да, это был истинный Восток.

Стена Ерванда Кочара. Он не только скульптор, но и живописец и график. На стене портреты. Один сух, выдуман, хорошо, впрочем. Другой чувствен, третий – чистой воды кубизм. И – наконец-то! В нижнем ряду, среди нескольких небольших по формату графических работ, я сразу узнал то, что искал, – Армению.

Я стоял перед иллюстрациями к «Давиду Сасунскому», выполненными в 1938 году, в тысячелетнюю годовщину эпоса. Вот он, серый и розовый камень Армении, руками мастеров превращенный в фигуры людей и животных, в листья и цветы...

Моя рука невольно дотянулась к всаднику. Мне показалось, что это не рисунок, а рельеф из туфа. Я всматривался в рисунки и картины, и мне было ясно: Ерванд Кочар – философ. Он понял, как нужно изобразить Давида и его деяния, чтобы подняться в своем искусстве до искусства народных сказителей.

Эти рисованные рельефы, видимо, уже в 1938 году привели мастера к мысли создать монумент Давида.

* * *

В своем доме художник беззащитен. Здесь все тайны напоказ. Здесь они с ним, его неудавшиеся дети и его любимцы, с которыми нет сил расстаться.

Кто я, откуда, зачем? Все эти вопросы мне задала жена Кочара. Я так боялся опоздать, что явился чуть раньше назначенного времени. Ровно в семь пришел маэстро. Поздоровался, указал рукой на стены с картинами:

– Это вам не понравится. Нет, не потому, что не поймете. Вы поймете, примете умом, но это не тронет вашего сердца.

Видимо, брови у меня поднялись достаточно высоко, так как маэстро счел нужным пояснить свою мысль.

– Вы, наверное, преданы тем идеалам прекрасного, которые получили в наследство из глубокой старины, своей русской, старины.

Кочар показал мне маленький портрет. Молодой мужчина. Лицо напряженное, пожалуй, даже скованное. По лицу тени: синяя, кирпичная и синяя. Эти запечатленные на лице тени обозначают, по мысли Кочара, смену настроений человека. Работа юношеская, но уже в те годы – Кочару, кажется, было восемнадцать – художник старался победить в живописи статику.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.