– Ладно, Третьяков, мы с тобой все равно в одной упряжке. Сиди у телефона, позвоним... А насчет риска ты все-таки зря: да, не любим, потому что и без этой нелюбви в нашей жизни его с головой и выше, понял?

А через четверть часа на санавиастанцию позвонил Диспетчер аэропорта и сообщил, что на Мезень срочно формируется рейс. «Только тут такое дело, – диспетчер сменила суховатый тон на доверительный, – полной гарантии нет: они сядут, если найдут прореху в тумане...»

В пять вечера Стрелкова приняла из Мезени телефонограмму о том, что кровь получена и больному начали делать спасительное переливание.

– Я знала, что они сядут в Мезени, – сказала нам тогда Людмила Петровна, – Свечников послал туда лучший экипаж.

...Север, север, не пробито еще шоссейных дорог по твоим крутогорьям и болотам, не отмерены километровыми столбиками таежные синие дали, бескрайняя тундра, звонкие распадки. Летом еще ничего – по рекам можно пройти, а как потянет шуга по воде – все, одна надежда – авиация. Любую мелочь, несчастную крыльчатку от мотора, без которой не обойдутся люди, живущие и работающие вдалеке от крупных поселков, везут по воздуху. Не сразу, конечно, а когда поднаберется таких вот мелочей хоть на самую малую загрузку для вертолета.

А вот случись что с человеком, тут уж не ждут до «загрузки» рейса – летят. Летят, когда надо перевезти больного из лесопункта в райбольницу, когда на месте требуется консультация областного специалиста; летят, чтобы принять роды, прооперировать; чтобы доставить нужное лекарство, летят, чтобы вызволить из беды человека. Спасти ближнего своего!

Но кто бы знал, сколькими проблемами оборачивается порой спасение одной человеческой жизни, особенно в нелетную погоду, сколько душевной чуткости, организованности, упрямства требует от людей работа в санавиации! Здесь нельзя на что-то махнуть рукой, отложить на завтра, просто выбросить из головы, нельзя, даже если ситуация кажется безвыходной.

Гусев

Он вышел из дома в короткой кожаной куртке, кепке с толстым козырьком, на ногах обыкновенные черные ботинки. Веселый, бодрый, уверенный в себе. Шел быстро, легко, со стороны и не заметишь, что человек на протезе. Походка у него меняется только после того, как несколько часов подряд он отстоит у операционного стола или за один раз отмотает километров двадцать пешком на охоте.

Хирург Анатолий Иванович Гусев – это живая история санитарной авиации области, человек, о котором ходят легенды. Семнадцать лет он, штатный бортхирург, летал на самые трудные вызовы и, наверное, летал бы еще, но как-то однажды не поладил с начальством, не поладил из-за пустяка, потом заупрямился, не пошел с повинной, а вскоре подал заявление с просьбой перевести его в отделение на лечебную работу.

Но расстаться с санитарной авиацией совсем было выше его сил, слишком он ее любил, и время от времени он бывал на экстренных вызовах, особенно в тех случаях, когда где-то нужны были его опыт, твердая, умелая рука хирурга-травматолога широкого профиля. Как, например, сегодня.

– Это правильно, что самолет в Холмогоры не послали, выигрыш времени был бы самый малый, – рассуждал Гусев, – пока он с Keг-острова в Талаги придет да оттуда поднимется, мы на машине уже полпути пробежим, верно, Василь Палыч?

– Оно так, – согласно кивал наш водитель Василий Павлович Кузнецов, работающий в санавиации уже .третий десяток лет. Чувствовалось, что им, ветеранам службы, приятно сойтись вместе опять, хоть и сводила их, как правило, чья-то беда. Сколько раз, встречая вернувшегося с вызова Гусева в аэропорту, Кузнецов по одному только виду Анатолия Ивановича определял, что с больным.

Смотрел я на них, слушал неспешный разговор этих людей и думал: не прибавлено ли к рассказам о Гусеве вымысла?

Рассказывали, как еще на ПО-2 взлетел Гусев с летчиком Валерием Веринским где-то возле Каргополья, получив очередной вызов в тот момент, когда уже собирался домой, но не хватило им площадки для разгона, и упали они на пашню. Веринский – тот ничего. И машина осталась, в общем, цела, только винт искорежили да крыло погнулось. А вот Гусев сломал себе ребро и крепко ударился головой. К боли еще и досада прибавилась: лететь к больному не на чем. Расстояние-то пустяк – километров сорок всего, но как доберешься? А там больной ждет с легочным кровотечением. «Найдите мне коня, – просит Гусев, – верхом поеду». «Да вы что, Анатолий Иванович, сами-то едва стоите», – отговаривает его летчик. А тот свое: «Поеду, и точка». И поехал. К вечеру добрался до места и тут же начал операцию.

Рассказывали и о том, как однажды посадили вертолет с Гусевым возле озера Белого, откуда до зимовья, где лежал больной, было еще 18 километров. Лететь дальше летчикам запретили по радио: скорость ветра была выше допустимой. Гусеву сказали, что он может добраться до зимовья без опасения сбиться с пути, если пойдет прямиком по ручью все 18 километров. И он, не раздумывая, пошел и понес всю свою многокилограммовую хирургическую укладку. Шел он берегом, но приходилось и прямо по воде – там, где ручей обступала особенно глухая стена цепкого кустарника или буреломы. Километров шесть он тогда отшагал по скользкому галечнику дна ручья.

Да много чего рассказывали о Гусеве. И как он в один день прооперировал 11 аппендицитов в Шойме, и как, спеша к больному, едва не увяз в болоте возле Кепина, и как обморозил лицо, возвращаясь из Петракеевки, где спасал больного человека от желудочного кровотечения... Было, по словам людей, и еще много разного в его жизни, жизни, полной тревог, мужества, беззаветной преданности своему делу.

...На шестидесятом километре мы пересели в холмогорскую машину, вышедшую нам навстречу, а Кузнецов повернул обратно: санавиацию нельзя было надолго оставлять без транспорта.

– Ну, что там с больным? – поинтересовался Гусев у водителя.

– Велели передать, что готовят к операции.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.