Он еще не знал, как отнестись к подарку, и примеривался к вкусу Левушки, бурчал что-то сердито, уже считал его своим, домашним, при ком можно и пофордыбачить:
– А? Каково?
– Почему вы мне все это говорите? – осмелев, спросил Левушка. Сейчас ему было обидно за Нику, за ее беззащитность перед подагрической
логикой старика. И обида смешивалась с осуждением. Осуждение с радостью, что, в сущности, ничего не случилось, что можно все повернуть наперекор всему, как эту ручку от двери в купе.
Дверь и в самом деле пошла в сторону. Фигура Устиновича в светлой пижаме заслонила ее узкий проем.
– Слышу голоса, а мне тоже, не спится. Не помешаю деловому разговору?
– Самый деловой разговор. Насущный, – сказал Стабровскйй и прилег, натягивая плед на плечи.
– О Чем же?
– О любви. Запомнились какие-то стишки. Киплинга, что ли? Чего только в голову не придет, когда не спится! – И с жарким пафосом, сделавшим его вдруг молодым, Стабровскйй прочитал:
Жил-был дурак. Он молился всерьез,
Впрочем, как вы и я,
Тряпкам, костям, пучку волос.
Все это бабой пустой звалось,
А дурак ее звал королевою роз.
Впрочем, как вы и я...
Он повторил:
– Как вы и я.
– Что посеешь, то и пожнешь, – невпопад пошутил Устинович. – В наше. время умели ждать. А нынче... спешка. – Он покосился на Левушку.
– Выходит, вы против темпов? – Стабровский приподнялся, опершись на локоть. – Вы, рыцарь всевозможных новаций в науке?
– Но не в жизни. В жизни предпочитаю стабильность. Стабильность – основа равновесия.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.