Фантастическая повесть
Он уже почти добрался до своего пристанища, как вдруг услышал плач, доносившийся из тупичка между стенкой жилого дома и переплетной мастерской. Плач был странный, не вполне человеческий, пожалуй, и не плач даже, а просто выражение горя и одиночества.
Он придержал шаг и осмотрелся. Плач прекратился, но вскоре начался снова. Это был тихий плач, безнадежный и безадресный, плач ради плача.
Он немного постоял в нерешительности и пошел своей дорогой. Но не прошел и трех шагов, как вернулся. Заглянул в тупичок – и почти сразу зацепился ногой за что-то лежащее на земле.
Присев на корточки, он присмотрелся к тому, что лежало в тупичке, заливаясь плачем. И увидел комок – точнее не опишешь. – мягкий, бесформенный, скорбный комок, издающий жалобные стоны.
Харт поддел комок рукой и приподнял, с удивлением обнаружив, что тот почти ничего не весит. Крепко придерживая находку одной рукой, другой он пошарил по карманам. Отыскал зажигалку, щелкнул крышкой – пламя еле светило, и все же он разглядел достаточно, чтобы испытать мгновенный приступ тошноты. В руках у него оказалось старое одеяло с подобием лица – лицо начало было становиться гуманоидным, но затем словно по каким-то причинам передумало, и черты его почти стерлись. Вот и все, что являло собой это удивительное создание – одеяло и лицо.
Поспешно сунув зажигалку в карман, он скорчился в темноте, ощущая при каждом вздохе, как воздух встает в горле колом. Создание было не просто инопланетным. Оно было прямо-таки немыслимым, даже по инопланетным меркам. И каким, собственно, образом мог инопланетянин очутиться так далеко от космопорта? Инопланетяне редко бродят поодиночке. У них на это не остается времени – корабли прибывают, загружаются чтивом и тут же без задержки идут на взлет. И экипажи стараются держаться поближе к ракетным причалам, чаще всего застревая в подвальчиках у реки.
Он поднялся на ноги, прижав существо к груди, словно ребенка – ребенок, и тот оказался бы, наверное, тяжелее, – и ощущая телом живое тепло, которое излучало существо. Отвращение прошло, и в сердце у него поселилось непривычное чувство товарищества. Секунду-другую Харт постоял в тупичке, мучительно роясь в памяти, пытаясь удержать какое-то упрямо ускользавшее воспоминание. Где-то когда-то он как будто что-то слышал или читал о подобном инопланетянине. Но это, разумеется, чепуха – инопланетяне, даже самые фантастические из них, не являются в образе одеяла с подобием лица.
Выйдя из тупичка на улицу, Харт вновь бросил взгляд на одеяло, хотел рассмотреть его получше. Но часть одеяла-тела завернулась, прикрыв лицо, и на этом месте виднелась лишь смутная рябь.
Через два квартала он дотащился до «Светлой звездочки», завернул за угол к боковому подъезду и
стал взбираться по лестнице. Кто-то спускался сверху, и Харт прижался к перилам, уступая дорогу.
— Кемп. – позвала Анджела Маре. – Кемп, что у вас в руках?
— Вот, подобрал на улице, – объяснил он.
Харт пошевелил рукой, и у одеяла-тела открылось лицо. Анджела отпрянула к перилам, одновременно поднося ладонь к губам, чтобы не закричать.
— Кемп! Какой ужас!..
— Мне кажется, оно нездорово. Оно...
— Что вы намерены с ним делать?
— Не знаю, – ответил Харт. – Оно горько плакало. Прямо сердце разрывалось. Я не в силах был его бросить.
– Пойду позову доктора Жуйяра. Харт покачал головой.
— А что толку? Он же ни черта не смыслит в инопланетной медицине. Кроме того, он наверняка пьян.
— Никто не смыслит в инопланетной медицине, – напомнила ему Анджела. – Может, в центре и нашелся бы специалист... – По ее лицу пробежало облачко. – Но ничего, наш док изобретателен. Он нам скажет хотя бы...
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.