– Пусть-ка все пока поживут, раз Андреичу нравятся. Подкормим Найду, она никого не обидит...

После ужина, когда Марья Даниловна убрала со стола, дед принес чистую тетрадь в клеточку и шариковую ручку, и то и другое пододвинул Котельникову, а сам надел очки, сел, заложив ногу за ногу, строго откашлялся. Бабушка устраивалась неподалеку с веретеном и куделью.

– Так мы куда все-таки? – Котельников раскрыл тетрадь и еще по школьной далекой привычке краем ладони провел посередине. Он так делал и вчера и позавчера, когда они тоже собирались писать, и оттого на внутренней стороне обложки уже виднелся прочный рубец, а белый лист слегка зашершавел. – В редакцию? Или в народный контроль?

Дед положил на стол раскрытую пятерню.

– Вот ты и подскажи, где мне искать управу. Я так думаю, что в леспромхоз да на них же самих и жаловаться – это без пользы. Сколько раз к нам директорская лодка заворачивала, сколь медовушки у баушки он выпил? И раз и другой ему обсказывал, а у него одно: примем меры! А когда? Они ведь по-хорошему как должны? Срубил лес, а после тут же раскорчуй площадку и засади новым. А они, вишь ты, нашли выход – за счет покосов наших прокатываться. На чистом, на кошенине, посадят, а галочку себе – столь и столь, мол, лесных угодий восстановлено...

— Савелий-то попервах жалел, оставлял сосенки. Это сколь труда, считай, каждую обкашивать.

— А другие-то все одно режут. Вот тебе наши, монашенские, покосы: я, да Парфен Зайков, да десять делян кержачьих. Двенадцать человек. Одну двенадцатую спасал, по арифметике так выходит...

Много ли? Да и потом хорошо спасать, если у людей совесть, а этим хоть ты в глаза плюй. Восьмой год мужики наши эти сосенки режут, а они все садят и садят. – Дед разгорячился, снял очки, выпрямился и крупную свою руку с толстыми и длинными пальцами все двигал по столу – то словно что-то перед Котельниковым раскладывал, а то разом вдруг подгребал к себе. – Посчитай, на сколь же это они за все время обманули государство? Сколь, выходит, за восемь лет по своим бумажкам засадили? Ты веришь, Андреич, я уже в этом году чуть в драку не кинулся, когда они опять на кошенину со своими саженцами...

— Это-те хорошо что я его увела, – опять включилась Марья Даниловна. – А то еще как этих... восстановителей побил бы... первый раз ему, Савелию, что ли? Не такую толпу бивал...

— Ты, баушка, скажешь... Андреич подумает – правда.

— Однако в каком это году? Когда он кучу малу под обрыв спихнул. Тут тогда еще участок был на Монашке, людно... Это сейчас мы крайние, а тогда и контора около нас и клуб – на бою жили. Вот и задрались около клуба. В праздники. Человек, однако, двенадцать, кабы не больше. Да еще ладно бы парнишата, а то мужчины взрослые. Это-те чуть подальше отсюда, где теперь наша банька... Савелий им раз крикнул и два, а они не слышат, так увлеклись. А он тогда ворота из лиственки с петель снял да как ударил по ним по всем, так они под обрыв и посыпались. Это в ноябре, однако, в самом начале, ледок тогда еще не толстый, раз они его проломили...

Котельников, поглядывая на деда, улыбался, а тот смотрел на него, готовый руками развести: а ничего, мол, не поделаешь, было!

И опять слышались медленные голоса, кружилось неслышно веретено, изредка шлепали в таз тугие капли из рукомойника, ровно тикали ходики, помаргивала иногда лампа, из-под полушубка, накинутого на низкую и широкую дежку, кисловато пахло опарою, сытно несло из кухни бродившей медовушкой, пареною калиной, вяленой рыбою, и теплый душок подсыхающей на печке обувки словно дополнял все эти мирные запахи уютного осенним вечером тихого жилья.

Котельников давно уже закрыл тетрадку и отложил ручку, прихлебывал настоянный на душице да на лесной мяте бабушкин чай, легонько пошевеливал под столом ногою, о которую терлась и терлась кошка, – и кто только «не перебывал» в избе, пока они так сидели втроем: и лесорубы, и кержаки, и геологи, и солдаты с прошлой войны, и городское, приезжавшее на рыбалку начальство, и старые купцы, утопившие на здешних порогах набитый золотом карбас, и вербованные, и знаменитые на всю округу браконьеры... Каждый был со своим характером, со своею загадкой, с правдою своею или своею неправдой, с радостью, с кручиной, с добром – Котельникову отчего-то любопытно было обо всех слушать, будто всякий из них, знакомый и незнакомый, живой или давно умерший, был участником какой-то общей и для них для всех, и для самого Котельникова истории, тайну и значение которой еще предстояло ему открыть...

До этого десять лет он знал стройку и только стройку, в ней, настырно вырастающей посреди разверстых котлованов, грохочущей металлом, пронизанной машинным лязгом и грубыми человеческими окриками, в ней, пропахшей выхлопами дизелей, долгие ночи напролет озаряемой марсианскими вспышками электросварки, он видел главное содержание жизни, ради нее он торопил время и, казалось ему раньше, иногда обгонял его, и после ни разу на отлетевший день не оглядывался – попробуй кто-либо скажи ему всего лишь полгода назад, что самая малая капля из того, что давно ушло, – это всего лишь часть всегда сущего.

Только сейчас он стал понимать, что и в ясные часы тихих вечерних закатов, и под шум бескрайнего ветра в полдень, и хмурыми беззвездными ночами – во всякий миг неслышно реют над ныне живущим миром тени былого, и для того, чтобы им опуститься с высоты, надо так мало и так много: чтобы хоть кто-то единственный на земле о них вспомнил.

До этого Котельников любил размышлять исключительно о будущем, любил эти захватывающие дух прогнозы и яростные вокруг них споры, и лишь недавно, когда его впервые так неудержимо потянуло к этим крошечным, затерянным среди бескрайних просторов деревенькам, потянуло к вольной тайге, он вдруг понял, как это необходимо человеку – хоть ненадолго припасть к обыкновенной, еще не взятой в асфальт, теплой земле. Мы ее, подумал он, не жалеем, но, случись что, к ней потом, неразумно обижаемой нами, припадаем, приникаем, как малое дитя к подолу матери, и у мудрого, вековечного спокойствия ее просим защиты и набираемся силы...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.