Николай Бестужев, безусловно, не раз писал Нонушку Муравьеву, единственную выжившую из родившихся в Сибири трех дочерей Никиты Михайловича и Александры Григорьевны. После кончины матери 22 ноября 1832 года, когда Нонушке исполнилось всего три с половиной года, узники Петровской I тюрьмы стали относиться к сироте с особенной нежностью. А так как и от ее бабушки и от петербургских родственников поступали к Н. М. Муравьеву многочисленные просьбы прислать портрет Нонушки, то Бестужев не мог не откликнуться на них.
Написав в 1833 году для подарка Муравьеву общий вид Петровского завода, Бестужев на этом пейзажном листе изобразил рядом с собой его и Нонушку.
Созданные Бестужевым портреты Нонушки (Софьи Никитичны Муравьевой, по мужу Бибиковой) могли в дальнейшем храниться и у нее – последние десятилетия своей жизни она прожила в Москве, в собственном доме на Малой Дмитровке (ныне дом № 21). Ее внучка вспоминала: «Дом бабушки Софьи Никитичны Бибиковой был настоящим музеем». Умерла она в'1892 году. Куда разошлось принадлежавшее ей семейное собрание портретов, среди которых, безусловно, должны были быть и работы Бестужева, никаких сведений нет. Известно только, что в послереволюционные годы в Государственный исторический музей поступил от правнучки С. Й. Бибиковой бестужевский портрет А. Г. Муравьевой.
Позволю себе высказать предположение, что девочка лет трех-четырех, изображенная на воспроизводимой здесь акварели Бестужева, быть может, и есть Нонушка. Нечто глубоко трогательное запечатлено в этом личике, во всем облике девочки. После революции акварель находилась в одном из московских собраний, откуда в двадцатых годах поступила к М. Ю. Барановской. После того, как я разыскал основное собрание исполненных Бестужевым и принадлежавших ему портретов декабристов и их жен. она
любезно подарила мне эту акварель. Справа на акварели буквами латинского алфавита проставлены вязью инициалы художника. Судя по манере исполнения, акварель следует датировать 1830-ми годами. Но, повторяю, это всего лишь предположение, что на данной акварели изображена Нонушка Муравьева. В некоторой степени оно подтверждается отысканной мною в Отделе рукописей Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина фотографией, на которой Софье Никитичне около двадцати пяти лет. Думается, что художнику позировала именно Нонушка, которую, уже взрослую, два десятилетия спустя снял фотограф. Но окончательно решить вопрос, изображена ли на акварели Нонушка, можно будет лишь тогда, когда отыщется ее бесспорный портрет в детском возрасте или описание ее внешности тех лет.
Если Федор Михайлович Достоевский, встретив дочь Анненковых в трагическую пору своей жизни, навсегда запомнил ее сердечное участие и заботу, то для другого великого русского писателя, Льва Николаевича Толстого, знакомство с дочерью Александры Григорьевны и Никиты Михайловича Муравьевых было памятным в ином отношении. В начале 1860-х годов Толстой задумал роман «Декабристы». Познакомился он с Софьей Никитичной Бибиковой (Нонушкой) в 1862 году, приехав в Москву для собирания материалов к этому произведению. Документальных свидетельств об этих встречах почти нет. Зато имеются данные об их беседах в 1878 году, когда Толстой вновь вернулся к своему замыслу.
Сообщая жене 9 февраля 1878 года из Москвы, что он встретился с «двумя декабристами» (А. П. Беляевым и П. Н. Свистуновым), Толстой далее пишет: «...а вечер был у Бибикова, где Софья Никитична мне пропасть рассказывала и показывала».Тогда же Лев Николаевич взял у нее для прочтения несколько книг. Не вернув их в обещанное время, он отправил С. Н. Бибиковой письмо (не сохранилось), на которое она ответила ему 11 марта того же года: «Сейчас только что получила, граф, Ваше любезное письмо от 14 марта и спешу отвечать Вам. Разумеется, Вы можете оставить книги у себя и не спешить их возвращением. Еще когда Вы были у нас, муж мой и я просили Вас навещать нас, Вы обещались побывать у нас и мы поджидали Вас. Вы всегда доставите нам истинное удовольствие, бывая у нас; и я никогда не откажусь говорить с Вами об отце моем, память которого я свято чту. Чем более Вы узнаете его, тем только более можете оценить его. Одно только смущает меня – я боюсь, что не сумею передать Вам во всей полноте характер отца моего и воспоминания моего детства о его товарищах. И потому заранее прошу Вашего снисхождения».
К сожалению, роман «Декабристы» не был завершен Толстым. До нас дошли лишь три главы, написанные осенью 1863 года, четыре «плана», семнадцать вариантов «начал», подготовительные наброски к роману в записных книжках и на отдельных листах, а также пометы Толстого на копии списка декабристов.
Кисти Бестужева, вне сомнений, принадлежал портрет Вани Фонвизина, родившегося 21 ноября 1832 года в семье декабриста и умершего в феврале 1834 года в Петровском заводе. М. П. Апухтина многократно просила свою дочь Н. Д. Фонвизину прислать портрет внука: «С нетерпением ожидаю Вавин портрет», – писала М. П. Апухтина 1 января 1835 года. В следующем письме к дочери от 8 января та же просьба: «Не забудь, мой друг Наташа, прислать Вавин портрет». Наталье Дмитриевне было, очевидно, трудно расстаться с этой дорогой для нее памятью о сыне. И все же она отправила портрет матери.
Вот что написала ей в ответ М. П. Апухтина 20 мая 1835 года: «С каким восхищением получила я портрет милушки моего ангела Вавы – точно слово ангел ему одно свойственное, незабвенному и милому дитяти нашему – какая любезность и прозрачность, как ты говоришь, друг мой Наташа, в этом милом ребенке. Портрет так хорош, что же он был существенно? Глаза по твоему описанию не сходны, ты говоришь темные, блистательные, а тут томные и как будто уже болезненные! Я хочу закрыть портрет в двух стеклах, с одной стороны портрет, с другой его волосы. От сердца тебя благодарю, моя душа, за этот драгоценный подарок. Он заставил меня от избытка чувств пролить много слез, много... Я нахожу, что Вавинька, как все мы находим, очень похож на Михаила Александровича был, черты, разумеется, нежнее – прелестное дитя!» Далее идут строки, которые могут служить косвенным подтверждением того, что автором портрета Вани Фонвизина был Бестужев": «Я к тебе писала, Наташа, что я давно уже благодарила любезнейшую княгиню Катерину Ивановну [Трубецкую] и Н. А. Бестужева за твой драгоценный портрет. Теперь у меня в драгоценной моей коллекции недостает только одного, а именно твоего портрета, друг мой сердечный Михаил Александрович, – как бы ты меня утешил-порадовал присылкою ето. Если это возможно, не откажи, пожалуйста, мне в этом и пришли... Пришли, мой друг Наташа, вид Петровского, с большим удовольствием приму его».
Бестужев к тому времени хорошо овладел акварельной живописью, как портретной, так и пейзажной. С Фонвизиными его связывали дружеские отношения, и он не раз писал их портреты. К тому же М. П. Апухтина уже получила портрет дочери, исполненный Бестужевым. Поэтому есть все основания предположить, что она имела в виду работы Бестужева, когда просила прислать портрет М. А. Фонвизина и вид Петровского завода.
Посаженным отцом и матерью на свадьбе В. П. Ивашева и К. П. Ле Дантю, состоявшейся 16 сентября 1831 года в Петровском заводе, были С. Р. Лепарский и М. Н. Волконская. Участие Лепарского в свадебном обряде объясняется тем, что, прослужив полвека в армии, он неоднократно встречался с отцом декабриста, Петром Никифоровичем Ивашевым, в частности и на поле брани. Так, С. Р. Лепарский и П. Н. Ивашев 11 декабря 1790 года были активными участниками взятия штурмом города Измаила, и обоих наградили за мужество, проявленное в этом сражении.
На протяжении восьми лет П. Н. Ивашев был начальником штаба у А. В. Суворова, а затем стал командиром Таганрогского драгунского полка и генерал-майором. С. Р. Лепарский дослужился до того же чина, командуя Северским конно-егерским полком. Сохранилась связка писем Лепарского к П. Н. Ивашеву, свидетельствующая о том, с какой заботливостью комендант острога относился к декабристу Василию Петровичу Ивашеву и к жене его Камилле Петровне. В одном из этих писем, датированном 10 апреля 1833 года, Лепарский извещал П. Н. Ивашева, что 8 апреля Камилла Петровна родила мальчика. Спустя неделю после первого письма Лепарский шлет второе, в котором сообщает, что мать и ребенок здоровы. Для декабристов, заключенных в Петровской тюрьме, это событие стало общей радостью, так как они принимали близко к сердцу судьбу самоотверженной молодой девушки, решившей разделить участь любимого человека. Н. В. Басаргин, один из тех, кто был особенно близок с Ивашевыми, писал в своих мемуарах: «У них родился сын, мой крестник, и это событие, можно сказать, удвоило их счастье».
Не мог остаться равнодушным к радостному событию в жизни своих друзей и Николай Бестужев. Исполненный им акварельный портрет ребенка Камилла Петровна отправила в подарок своей сестре Сидонии Григорович в Петербург. У нее, а затем у ее потомков в общей сложности около ста лет хранился портрет Саши Ивашева: в 1930-х годах он поступил в Государственный литературный музей, но так как на акварели отсутствовала пояснительная надпись, она оставалась неопознанной и неопубликованной. И лишь в недавние годы Е. К. Решко. правнучка Ивашевых, установила, что это изображение их сына Саши.
В личике большеглазого мальчика как бы светится все то прекрасное, что может проявиться в таком младенческом возрасте. Выразительны глаза ребенка, его пухлые розовые губки. Вся акварель написана в нежных тонах, которые гармонируют с внешностью мальчика.
При всем том изображение не разработано. Весьма возможно, что перед нами всего лишь первый набросок, сделанный в считанные минуты с тем, чтобы затем использовать его для создания законченного портрета. На акварели справа внизу обычные для художнических работ Бестужева инициалы «,\В:», написанные вязью.
Легко себе представить, с какой гордостью отправляла Камилла Петровна даже этот эскизный набросок в Россию, сколько радости принесло родным это изображение. Но недолго продолжалось счастье матери и отца: в августе 1834 года Саша умер, прожив всего шестнадцать месяцев. На следующий день после смерти ребенка Лепарский отправил гонца с письмом в Ундоры – имение П. Н. Ивашева в Симбирской губернии. 30 августа Петр Никифо-рович по дороге из Ундор в город встретил гонца. И хотя Лепарский в письме своем старался ободрить стариков Ивашевых, это был для них жесточайший удар.
Горе Камиллы Петровны и Василия Петровича разделяли декабристы и их жены. А когда летом 1836 года Ивашевы были отправлены на поселение в Туринск, ее подруги по изгнанию, продолжавшие оставаться в Петровском, ухаживали за могилой умершего малютки. Так, спустя две недели после отъезда Ивашевых, М. Н. Волконская первая отправляет Камилле Петровне письмо, начинающееся словами: «Дорогой и добрейший друг, я только что вернулась с могилы вашего ангелочка, где отслужила панихиду. Миша [четырехлетний сын Волконских] по собственному побуждению положил букет к его ногам... Я с Марией Казимировной Юшневской нарвала незабудок, которые она вам перешлет». Через неделю Ивашевой пишет Юшневская. Сообщая, что вместе с Волконской «были мы у Саши», и посылая «незабудки от этого ангела», далее она пишет: «У Сашеньки лилий желтых и саран (полевых лилий) множество, много и разного сорта цветов, все так же, как было при вас, и будьте уверены, что покуда я здесь, буду все исполнять, как исполняли Вы сами».
Спустя еще месяц Юшневская вновь пишет Камилле Петровне: «Иван Иванович [Пущин] здоров, третьего дня ходил к Саше и сказал мне, что хочет посадить деревья. Вчерась я была у Сашеньки; все там исправно, цветов много; он молит о счастье своих добрых родителей». А через пять недель М. Н. Волконская отправляет Ивашевой еще одно письмо: «Решетка [на могилке Саши] выкрашена в цвет железа, и деревья скоро будут посажены. Сергей [С. Г. Волконский] хочет сделать деревянную ограду, кроме большой стены, которая должна окружить все кладбище, и мысль его очень удачна, так как тогда деревья и цветы будут в большом порядке. К будущей весне Вы получите вид этой местности, столь дорогой Вашему сердцу».
Так, друзья Ивашевых, их соузники по Петровскому всячески старались облегчить горе молодых супругов, не имевших возможности ухаживать за могилкой сына, так как находились от нее за много сотен верст. Что же касается вида, той местности, обещанного Марией Николаевной, то его, конечно, должен был выполнить и, думается, выполнил Бестужев.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.