- Один сказал, и пошло. - Голос у него тоже мягкий, скажет слово и чуть подождет, точно руками разводит. - Ну, пускай Толик. Ну, так пошло, и все. Толик и Толик. Его на стройке любят и уважают. В бригаде у него ни шума, ни лихорадки, пьяным прийти никто не посмеет, работают как будто и не спеша, без команд и без окриков, покуривают себе сколько хочется, перекидываются словами, а дело тоже не стоит. Все как-то само собой получается. Льет дождь или пыль бросается по степи, Зборовец приходит на работу первым. Стройка лежит стыдливо обнаженная, точно брошенная. Он поднимается по сходням вверх и одиноко и тихо бродит по доскам, что-то выверяет, словно сам собирается поднять и оживить всю эту махину. Потом находит себе место где-нибудь в уголке, за стойками, и тоже возится с бревном или дробно тяпает топориком. Но сам он видит все и, если нужно, вдруг разогнется и подойдет. Его крайняя мера - разговор в сторонке.

- Ну-ка отойдем. - И смотрит на виноватого обиженно, разочарованно, как будто свой человек у него из-под рук что-то унес. После этого он может выгнать из бригады. И выгонит. И опять незаметно, без шума. Говорить будет, сожалея.

- Я ведь ничего не могу - ребята возражают. Работать надо. Надо было тебе стараться. Ну, пойдем к Миноварову... Из его бригады уходить никому не хочется: спокойно, и заработок хороший. На любом собрании, на бригадном, на партийном, Зборовец сидит на краю скамеечки, покуривает, молчит. Бывает, что ему достаются неприятные слова. Он все равно молчит. И одни глаза его, светлые, смеющиеся, говорят: «Вы люди хорошие. Вы люди умные. И дело у вас хорошее. Вы все понимаете сами. Ну, что я могу вам сказать?..» У Зборовца семья: жена, двое детей. Ему дали хорошую квартиру. По вечерам он помогает жене: моет полы, посуду, поливает у дома деревья...

Удивительное лето

Не было фонарей. Фонари погасли. И деревья стояли совсем черные, облитые тишиной и теплом.

- Рашида, пойдем к театру. Ты видела театр Навои?

- Мы с тобой всю ночь проходим по улицам?

- Ну и что?

- Хорошо, Фарид.

- А тебе не страшно ночью?

- Одной было бы страшно.

- Почему ты смеешься?

- Вот кончится стройка, что мы будем потом делать?

- Еще будем строить. Здесь ведь на много лет. Ты будешь мастером.

- Я думала, не привыкну, а теперь привыкла. Мне на другую работу и не хочется. А Любка каменщицей пошла. А знаешь, мы, когда с ней приехали, мы в автобусе утюг оставили. Я чуть не ревела. Вот дура!...

- Давай мы с тобой поженимся...

- Фарид... Зачем ты это сказал? Ой, уже скоро утро... Фарид, зачем ты это сказал?.. Утро рождалось где-то в улицах. Но все равно было еще тихо. Потому что утро было воскресное, чистое и немного холодное, удивительное для Ташкента. Поднялось солнце, и холодно...

Кузнецов

Нельзя представить Ахан-Гаран без Кузнецова, резкого, насмешливого и страшно молодого для своего дела человека. Кузнецов среднего роста, плечи широкие, и еще что-то мальчишеское осталось в его фигуре, на его лице и в глазах, беспокойно прицеливающихся, прощупывающих все, на что они натыкаются. Ему двадцать восемь лет. И в этой степи он должен говорить только веские, твердые и редкие слова. Он главный инженер. А заодно замещает и начальника строительного управления. Но где ему взять выточенные из гранита слова? Чьи-то мудрые головы на полгода оставили его один на один с чертежами, с квартирами, с миллионами рублей, с товар-ными вагонами, и невозможно перечислить еще с чем. Он приехал в Ахан-Гаран на должность начальника участка. Носился с утра до вечера, ершистый, неугомонный, умеющий настоять на своем, не успевал побриться, где-нибудь на бревнышке жевал бутерброды, шмыгал носом, поводя твердыми синими глазами. А потом назначили главным... Весной, когда я увидел его первый раз, это был человек с лицом больного желтухой. После каждого моего вопроса он смотрел куда-то в край стола, и казалось, вот-вот сползет со стула. Упадет, заснет, и к черту все... И вдруг поворачивался, снимал трубку и старался улыбнуться.

- Я не умею рассказывать.-Голос некрепкий, вялый.-Ну что? Палатки были. Приходили из кишлаков люди. Топора не умели держать. Ну, вот и все. - И после этого - другой голос, сочный, взвинченный: - Кончается цемент. Завтра стоять будем. Станция? Цемент пришел? Сколько вагонов? Переключите меня на квартиру главного механика. Здесь на бетонном заводе полетел шланг... Едва пришли бумаги о назначении Кузнецова главным инженером, как его оставили одного. Начальник управления, милый, хороший человек, с надорванным сердцем, переходил на другую работу. Новый начальник появился через четыре месяца. Вечерком зашел, протянул руку, сел в широкую вмятину на диване, посмотрел за окно, где торчали краны, и сказал:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.