У Ральфа Эйнсли «девочка» было излюбленным ласкательным словечком, и, разумеется, он им пользовался с мудрой умеренностью. Правда, список носительниц этого почетного титула, начиная с маленькой дамы сердца школьных лет и кончая Мод, был довольно длинный, - ну, да ведь известно: юное сердце вечно ищет. Так уж заведено в природе, и не такой уж это плохой порядок!
Когда же сладкое безумие любви к Мод охватило его всего, слово это обрело совершенно новый смысл, и он был уверен, что уже больше никого ему не суждено будет так называть. Мод, со своей стороны, окрестила его «мальчик». Как гармонировали эти два слова друг с другом: мальчик и девочка! И вот они поженились...
Эйнсли лениво крошил свой сухарик и смотрел на голубоглазую Мод, солидно восседающую за столом напротив него; он глядел на Мод, но духовным оком видел лицо другой, совсем непохожей на нее женщины - темноглазой и мятежной. В той, другой, не было и следа супружеской степенности, этой спокойной и властной силы; нет, там были скорее капризы вечно сменяющихся желаний, резкие манеры повелительницы, неожиданные порывы; сердце, в кагором преданность равнялась нулю, а нежность - океану. О, он знал ее хорошо!
Должно быть, его теперешнее настроение передалось Мод, а может быть, это было воздействие его душевного состояния за все последнее время, - как бы то ни было, Мод чувствовала себя очень одинокой. Непонятная тоска овладела ею, какое - то чувство отчужденности, словно узы, так крепко некогда связавшие их, вдруг ослабли. Она допускала, что жаркие поцелуи первых дней со временем уступят место более спокойным изъявлениям более ровного чувства, но что они когда - нибудь выродятся в чисто механические действия, в тупое исполнение долга, - этого она не ожидала. Не было уже той еле уловимой атмосферы сосредоточенной нежности, отсутствие которой всякая женщина так безошибочно угадывает.
- Мод, что случилось? - спросил он, опомнившись и только теперь заметив, что завтрак у них прошел совсем не так, как следовало. - В чем дело, Мод? - повторил он. - Что - нибудь случилось?
Ответ был типично женский в своей непоследовательности.
- Ральф, - сказала она, - ты совсем перестал называть меня девочкой.
- Ты сама меня уже целую вечность не называла мальчиком, - возразил он.
Он не оценил румянца обиды, который залил ей щеки, так же, как не понял, каких гигантских усилий стоило ей - когда она заметила, что он больше не называет ее своей девочкой, - следуя его примеру, отказаться от употребления ласкового прозвища. Ибо в тиши женского сердца разыгрывается половина всех трагедий на свете - глупый род мужской не ведает этих трагедий, ему их не понять никогда.
Взор ее затуманился, но она промолчала. Эйнсли встал и подошел к ней.
- Ах, Ральф, я не знаю, в чем дело, но все не так, все!
И разрыдалась у него на плече.
Запах ее волос был, как ласка, и тем не менее он не вызвал тех сладких воспоминаний, которые, казалось, должен был вызвать: Эйнсли успокоительно похлопывал ее по плечу, а сам хмурился.
- Я так стараюсь все это время быть хорошей женой, достойной... моего Ральфа... - Тут она отважно подняла голову и заглянула ему прямо в глаза. - Но все как - то не то у нас! Что - то случилось, какая - то стена встала между нами. Когда мы только поженились, я представляла себе все иначе, а теперь... я не знаю, я... я ничего не понимаю!
- Ну, ну. Ну, успокойся, - бормотал он, и на лице его было написано фальшивое и поверхностное мужское добродушие. - Уж не захворала ли ты, признайся? Верно, лихорадит немного или простудилась, а? Вот что, зайду - ка я к доктору Джермину по дороге в контору, пусть посмотрит тебя.
А может быть, - прибавил он с глубокомысленной миной, целуя ее в дверях, - может, тебе нужно освежиться, перемена обстановки, знаешь ли? Что, если тебе съездить на недельку - другую к маме, а?
Она только покачала головой в ответ.
«Вот мы и вступили в полосу сцен», - бормотал он себе под нос, вскакивая в конку.
«Сегодня первая, завтра вторая, и они будут все возрастать и в количественном и в качественном отношении, так что в конце концов даже у мужчины никакой выдержки не хватит. Лучше покончить со всем этим разом, а то так и будет тянуться. Пожалуй, напишу Берте сегодня же и тут же улажу».
С этим похвальным решением он уселся за письменный стол и вверил себя эпистолярной музе. Властный телефонный звонок прервал его. Речь шла об одной выгодной сделке, и Амуру, как водится, пришлось отступить перед Бизнесом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.