Вопрос, который мне не удалось задать актрисе, я для себя формулировал примерно так: «Кто (или что?) определяет? советует? рекомендует? корректирует? выбор вами очередной роли, сценария, режиссера?» Интерес этот диктовался для меня поразительной безошибочностью «попаданий» за годы ее работы в кино. Кажется, что у Купченко не только не было провалов с ролью или фильмом в целом, но не было попросту работ мимоходных, случайных, суетных. И вот, просматривая фильмы с ее участием, перечитывая написанное о ней и общаясь с людьми, хорошо ее знающими, я постепенно пришел к выводу, что...

Творческая судьба ее в нашем кино уникальна! Для актрисы, первое появление которой на экране было встречено зрителями и критикой более чем благожелательно, естественным было бы «стричь купоны» с успеха и мелькать из фильма в фильм, мелькать... Тем паче, что секрет обширной актерской фильмографии иной раз заключается лишь в физической выносливости исполнителя, вошедшего в «поток», а уж количество фильмов «большого» экрана и телевизионного позволяет ему с успеха кое-что «получить». Она же за полтора десятилетия своей экранной биографии снялась всего (всего?!) в пятнадцати фильмах. Правда, была еще небольшая роль разбитной вдовушки в киноэпопее «Сибири-ада», но в окончательный вариант фильма она не вошла и осталась лишь в воспоминаниях актрисы да в мелькнувшем на экране единственном общем плане, почти массовке. Правда, в эти годы она регулярно выходила на подмостки родного театра, занята была в радио- и телепостановках и весьма ревностно исполняла обязанности матери Сашки и Сережки Лановых... Из памяти кинозрителей тем не менее не только не исчезла, но каждой очередной своей героиней как бы утверждала за собой особое место среди актрис нашего кино. Не сиюминутных «кинозвезд» – с блеском порой ярким, но обманчивым. Актрис самобытных и глубоких. Самостоятельных.

...В 1970-м в свите знаменитой вахтанговской принцессы Турандот появилась новая рабыня – с этих ролей обычно начинают в театре молодые актрисы. Вскоре последовали вводы в репертуарные спектакли. В «Господах Глембаи» она стала хитроумной стяжательницей Шарлоттой Кастелли-Глембаи – комедианткой и светской львицей с темным прошлым... В «Ричарде III» – леди Анной. В «Молодости театра» сыграла Аглаю Коншину, прообразом которой послужила трагедийная актриса-вахтанговка Анна Орочко... За донну Анну в «Каменном госте» получила диплом Всероссийского смотра молодых талантов. Главный режиссер театра Е. Симонов характеризует дарование Купченко как «чрезвычайно широкое, многообразное. примечательное тем, что с равным успехом она играет героинь русской классики и при этом понимает психологию, умеет раскрыть внутренний мир современной советской женщины»... Купченко много и интересно играет в театре, но широкое зрительское признание, премия Ленинского комсомола, звание заслуженной артистки РСФСР – это прежде всего ее работы в кино!

В статьях об актерах меня всегда настораживают эффектно-многозначительные формулировки типа «актер начинается с темы». Да нет же, хочется мне в таком случае возразить автору, актеру как-то несподручно играть «тему». Он должен играть характер! А уж тема фильма или спектакля в целом возникает из столкновения этих характеров, если их обуславливает драматургия, из позиции и

концепции режиссера... Скольких Гамлетов довелось нам видеть на сцене и экране! И каждый был со своей темой: При единственности, в общем, зафиксированной текстом Шекспира. Актер играть будет как раз то, ради чего очередной режиссер рискует заново перечитать эту «единственность». Потому-то он, актер, и будет все-таки «начинаться» с роли. А в кино – не с роли даже, с кинопробы на нее. Более того, не с кинопробы как таковой, а с «попадания», «видения» режиссером будущего фильма в той самой, «безликой» пока студентке ВГИКа или Театрального необходимой ему леди Макбет, Лизы Ка-литиной или героини плановой кинокомедии Тани Бубенцовой...

Так вот, актриса Ирина Купченко, «тема» которой весьма споро была сформулирована критиками на основании самых первых ее киноролей, «началась» с кинопробы: ее заметили в стайке студенток Щукинского училища, пришедших на «Мосфильм» подработать в массовке. Помню, мы – в ту пору студенты киноведческого факультета ВГИКа – бегали практикантами по бесконечным лабиринтам «Мосфильма», днями (а то и ночами) пропадали на съемочных площадках режиссеров уже знаменитых и – если бы знать! – тех, которые завтра таковыми должны были стать. Практику мы проходили в редакциях творческих объединений, но прикреплены были к съемочным группам и в витиеватых студийных коридорах, в укромных их уголках пели дифирамбы «своим» режиссерам, художникам, операторам и даже актерам... Листаю дневник-отчет за ту практику, сохранившийся укором моей недальновидности, – три страницы о съемках «Дворянского гнезда» и ни слова об Ирине Купченко. Актрисы такой для меня тогда (только ли для меня!) просто не существовало. Если бы знать...

В «Дворянском гнезде» Лаврецкому должна была противостоять натура цельная, гармоничная, контрастная миру лицемерному, двуличному, от которого он бежал и который его сокрушил. Потому на роль Лизы режиссер искал актрису, способную не просто сыграть любовь к герою, но характер сильный, незаурядный. Правда, на протяжении всего фильма он подчеркивал в Лизе замкнутость, происходившую не столько от смятенности нереализованной страсти, сколько от сдерживаемых в себе порывов души. Потому, наверное, в отличие от тургеневской в фильме Лиза выглядела «застегнутой на все пуговицы», а исполнительницу кое-кто упрекал, что лейтмотивом образа она выбрала некий «тормоз», вечное недозволенное «выйти за рамки».

Попытайтесь описать канонический облик «тургеневской барышни». Наверное; будет в ваших характеристиках преобладать некое «не»: неповседневная, небудничная, неземная, нежитейская... Для всех, видевших «Дворянское гнездо», именно Купченко с тех пор стала олицетворять «стройную, высокую», правда, не «черноволосую», как написано у Ивана Сергеевича, и с голосом, не звучавшим «серебром нетронутой юности», но все-таки «серьезную и справедливую» девушку лет девятнадцати, глаза которой «светились вниманием и добротой». Хотя в ней, как ни странно, как раз все и было: душевная прочность, жизнеспособность и очень земная конкретность... Впрочем, через год, когда на экранах появится фильм «Дядя Ваня», единодушно было отмечено: «Какая изумительная чеховская актриса! Сколько душевного мужества, какая сердечной болью отзывающаяся правда каждого взгляда, жеста, каждого психологического состояния!» Тургеневская Лиза Калитина и чеховская Соня Серебрякова были признаны единогласно. Их поставили в ряд с толстовской Наташей и пушкинской Татьяной, в их характерах рассмотрели сложный сплав независимости и гордости, искренности, скромности и мечтательной одухотворенности, абсолютной естественности и... объявили их основными «достижениями и оправданием» фильмов, которым ревнители «чистоты» экранизаций предъявили массу претензий.

А виновница восторгов опустила всех на землю, заявив, что в характерах Лизы и Сони она ни в коей мере не играла себя, потому что характеры их для нее взаимоисключающи...

– В отрешенности Лизы проступила замкнутость моей натуры, а в Соне мы с режиссером искали живую смену состояний, их резкие переходы, когда, как это бывает в жизни, мы плачем и тут же смеемся, ненавидим, любим и презираем... Я ничего не «играю». Когда я живу в роли, то думаю о людях, которых знаю, об их жизни, отношениях... Самое привлекательное для меня в актерской работе – преображаться в «не я», Актер – единственный художник, материалом для творчества которого служит он сам. Кого бы ты ни играл, должен в себе найти черты своего героя. Иначе не сможешь доказать субъективной его правоты. А значит, сыграешь неубедительно. Даже если ты осуждаешь своего героя. Осуждаешь как художник со своей позицией, но, будучи актером, выстраивающим образ, должен понимать каждый поступок персонажа. Если бы я не понимала, а значит, не оправдывала своих героинь, я бы просто не имела права их играть. Важно, однако, не просто понимать, что ты играешь, но чувствовать это. Потому что выстроить роль можно, только выстроив эмоциональную жизнь образа. Человек неоднозначен. В каждом хорошем человеке есть черты, которые можно осудить, так же как в каждом злодее найдется что-то хорошее... В нас живет много разных людей! И все-таки мне ближе и понятней героини, для которых самая большая радость – быть рядом с любимым. Даже если нет взаимности – счастлив тот, кто любит сам...

...В сценарии «Романса о влюбленных» Люда была очаровательной продавщицей отдела грампластинок. В фильме же актерская характерность Купченко подсказала иное решение – раздатчица шоферской столовой появлялась с лоснящимся от кухонной жары лицом, в марлевом колпаке, в халате, бесформенно обмотавшем фигуру... Лязг тарелок и половников, перебранка с посетителями... И вот именно она, уставшая в неопределенности и потому, может, не слишком разборчивая, должна за недолгое экранное время пережить превращение в любимую Женщину, Мать! Чтобы за спокойно сказанными словами: «Все хорошо, Сережа... Я так тебя ждала» – прочитывались бы и способность любить, надеяться, верить, ждать. И всепрощение. И возможность духовного воскрешения героя. В исполнении Купченко образ Люды становился в контексте фильма гимном жизни обыденной, ежедневной, но священной в простых своих истинах: любви супружеской и родительской, забот о близких и счастливом доме, в котором должны быть тепло и взаимопонимание...

Индивидуальность Ирины Купченко невольно отпечаталась в зрительском восприятии олицетворением несколько холодноватой серьезности, сдержанного благородства, ненавязчивой нравственной силы, которыми зритель и критики не только с самого начала отграничили ее, но даже ставят в вину актрисе, ежели она «позволяет» себе явиться им в ином качестве. Проще говоря, рискует отступить от своего «амплуа», «соответствия», «олицетворения»... Потому, наверное, и прошла стороной, к сожалению, для зрителей, да и для критиков превосходная, на мой взгляд, роль в фильме «Последний побег».

Чуть усталая, мягкая, женственная... В «Последнем побеге» перед нами поначалу вроде бы и привычная Купченко. Правда, без внутренней твердости, что проглядывала в беззащитности Лизы Калитиной, в кажущейся покорности Люды. Она просто мать. Мать «трудного» подростка, который и стал-то трудным из-за того, что она его предала. Не намеренно. Из-за любви. Из-за понятного стремления обладать простым бабьим счастьем. А сын, как ей кажется, мешает безоблачности этого счастья. И вот она мечется между новым мужем, который олицетворяет для нее это счастье, и любовью к сыну...

– Ко всякой новой роли приходится привыкать, приспосабливаться. Особенно сложен этот процесс, если роль дает возможность предстать перед зрителем в новом качестве. Впервые такая возможность открылась мне в «Романсе о влюбленных», где я сыграла роль, близкую к характерной. Работа в «Последнем побеге» потребовала еще более серьезных поисков незнакомого мне характера, непривычного человеческого типа. Пришлось даже отступить от всегдашнего моего принципа идти к героине через постижение ее внутреннего состояния и определять прежде всего внешний рисунок роли. Я изменила походку, придумала новую прическу, у меня появились манеры, мне совершенно несвойственные. Мать Витьки – молодая еще женщина, всецело занятая устройством собственного Счастья, новой семьи. А Витька оказывается не нужным ни ей, ни новому ее мужу, ни собственному отцу... Она не изначально злонамеренна, эта женщина, она слаба характером. Ей не хватает мужества...

История кино знает примеры, когда герой социально непрестижный, если так можно сказать, «недополучал» внимания критиков и зрителей. Хотя и бывал «сработан», что называется, на самом высоком профессиональном уровне. В таких случаях эстетические категории уступают место причинам этическим. Так получилось и с «не совсем» положительной, социально «непрестижной» матерью подростка Витьки Чернова. И сам фильм и актерские работы в нем оказались обидно в свое время недооцененными. Что же до Михаила Ульянова, сыгравшего там «наставника» духового оркестра спецшколы для «трудных», то, на мой взгляд, он вообще был единственным кандидатом на звание лучшего актера в ежегодном конкурсе журнала «Советский экран».

Есть в этом журнале популярная рубрика «Вопрос актеру». И в ней любознательный зритель может, например, поинтересоваться у своего кумира, не повлиял ли на его психологию факт гибели его последних киногероев... Или спросить любимого актера о наличии у него чувства юмора!..

Ирина Купченко однажды тоже отвечала на подобную анкету. Отвечала, в общем, интеллигентно-сдержанно, не слишком-то раскрывая и собственную душу и творческую свою «кухню». Так, на вопрос, например, о литературных своих пристрастиях ответила, что постоянных каких-то привязанностей в этой области у нее нет, но вот недавно она в третий раз перечитала Андрея Платонова. И, отметив все-таки для себя отсутствие как таковых «определенных привязанностей», можно все же умилиться, что в суете и загруженности бытия популярная актриса изыскивает возможность «в третий раз» перечитать писателя тонкого, своеобразного, очень не простого... А ларчик вдруг открылся год спустя, когда на экраны вышел фильм «Домой» по рассказу Андрея Платонова «Возвращение», в котором актриса сыграла свою очередную главную роль.

Предельная внутренняя несхожесть при минимальном изменении внешних актерских приспособлений отличает ее. героинь. И все-таки на просьбу назвать роль, ей наиболее, по ее мнению, удавшуюся, она отвечает, что «по-настоящему удавшейся, пожалуй, ни одну из своих ролей назвать не могу. Ведь до конца признать для себя удачу – значит тем самым поневоле поставить точку. За которой пустота. Я даже рада, что мои работы не приносят мне полного удовлетворения. И надеюсь, главное еще впереди...»

А на вопрос, например: «Не мешает ли вам популярность?» – она в той анкете отвечала, что вовсе не мешает, потому просто, что на улицах ее не узнают.

В самом деле, на нее не оборачиваются на улице: высокая стремительная фигура, очки, универсальные джинсы, собранные в «хвостик» волосы, вовсе не «актерское» в обыденности лицо... Я не помню открыток Купченко в издании Бюро пропаганды, на которых множество индивидуальностей похожи друг на друга универсально-многозначительными полуулыбками, а то и дерматиновым креслом, в котором фотографы располагают «объект» съемок. Зато фотокомпозиции Валерия Плотникова в журналах «толстых» и просто популярных запоминаются и щедростью изобразительной культуры автора и значимостью модели.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.