На газонах цвел клевер, белый и розовый. Густо пахло сырой травой из недавнего детства. Слепой дождь сшибал с деревьев не по-летнему желтые листья. Откуда они взялись, когда еще только начало июля?

– Есть хороший парень, – сказали мне на крупном заводе, – передовик, общественник, его портрет – на Доске почета. Правда, о нем уже писали, кажется, даже по телевидению показывали, но зато проверенный. Я направился в цех – взглянуть на парня со стороны. К его станку – на видное место – была прикреплена газетная статья с большой фотографией. Статья о нем. Он вытачивал какую-то деталь и нет-нет да и посматривал на свое фото.

Соседи по цеху сообщили мне, что времени у молодого передовика постоянно не хватает. То на заседании, то на совещании – ценный опыт передает, то за трехкомнатную квартиру вместо своей двухкомнатной – вне очереди – борется.

Времени не хватает для станка.

Говорили, живет он по инерции, уже давно толком не работая: лавры мешают, да и некогда. На последнем заводском конкурсе профессионального мастерства из двенадцати участников не попал, даже в пятерку сильнейших. А речи произносить мастак, потому и всегда на виду.

Похоже, ванны со славой редко для кого бывают целебными.

Из цеха я ушел, так с ним и не познакомившись...

Я смотрел на размашистые, в буйной силе деревья и думал: какие разные у них листья – среди скопища зеленых нет-нет да и мелькнут ярко-желтые, солнцеподобные, словно золотом налитые, тяжелые, оттого и падающие раньше срока.

Идеальных людей нет. Хотя бы потому, что все относительно, и идеалы в том числе.

Правда, сложился образ передовика, везде поспевающего. Но это преувеличение. Всего не успеешь. Кто всюду – тот нигде. Директор из картины

Ю. Райзмана «Частная жизнь» до определенного момента был для окружающих идеальным руководителем, энергичным и волевым. Однако это только верхний слой, видимый без рентгена. Оказалось, преуспевая на службе, директор что-то упустил в семье, неисправимо просчитался. Но мне он все равно симпатичен. Он личность. Не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

Жизнь слишком разнообразна в своих проявлениях, чтобы позволить себе роскошь создать человека, все делающего по правилам – ведь полностью соблюсти их никак невозможно.

Поэтому я не хочу идеализировать героя этого очерка и не собираюсь писать ему оду. Как бы ни хороша была ода, она не может быть искренней до конца.

Николай Васильев, двадцатипятилетний токарь с завода сельхозмашиностроения имени Ухтомского, не читает стихов. Не потому, что занят по уши, – не любит. Разочаровались? Вначале я тоже ощутил горьковатый привкус досады. «Это тебе, наверное, хороших стихов не попадалось», – сказал я ему, больше, однако, успокаивая себя самого. «Может быть, – пожал он плечами, – время еще есть».

Конечно, нам хотелось бы видеть передовиков, шпарящих наизусть по меньшей мере «Евгения Онегина». Ну, а если нет?..

Когда я встречаю на улице молодых красавцев, торгующих «пепси-колой», апельсинами или принимающих стеклотару, вспоминаю о Васильеве. Я уверен: ребята, виртуозно жонглирующие цитрусовыми и стрелками на весах, обеспечены лучше, чем он. Да и живется им намного легче. Но я знаю и то, что Васильев несравнимо счастливее. Хотя, ввиду относительности такое понятие, как счастье, для них абсолютно различно.

И еще я знаю: он им не завидует.

Как-то мы говорили с ним о двадцатитрехлетнем парне, в меру положительном и работящем, которому после женитьбы широко улыбнулась фортуна – теща подарила двухкомнатную квартиру с обстановкой и «Жигули».

Васильев, до последнего времени имевший с женой и двумя детьми комнатенку в коммуналке, сказал: «Легко жить не так интересно: все есть, вроде и радоваться нечему, а цену-то этому не представляешь». Да, он, не избалованный щедротами быта, помнит каждую большую покупку в доме, ее историю, как откладывал деньги на нее, прикидывал и как радовался потом.

Я спросил у него: что бы он хотел купить сейчас? Машину? (Честно признаюсь, полагал: коли стихов не читает – мечтает о «Жигулях».) «Нет», – равнодушно скривились его губы. Ну, тогда что? Думает, ерошит вихрастый чуб. Ружье? «Да, ружьишко бы вот купил». Ведь сибиряк, из-под Красноярска родом, охотник. Тайгу знает, любит и помнит. Кедрач разлапистый. Мох, как перина, – упругий, мягкий. Зрелые смолистые шишки, падая, втыкаются в него торчком и глядят в небо, как свечки. Эх, тайга!.. Когда же ты снова встретишься с Васильевым?..

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.