Командиры

Лицо его горело. Сияли васильковые глаза, русый, рассыпчатый чуб упал на загорелый лоб... Казалось, что он, Юрий, конечно, готовился к обстоятельному выступлению, даже заранее написал, разложил все по пунктам, но вот сейчас, в эту минуту, представил лишь, как там, в Сюльбане, его ребята, вооружившись ломами, идут на вечную мерзлоту – и бумажка полетела в сторону, и ровное, сбалансированное выступление было скомкано: Юра стал говорить просто, сильно, ясно. О том, что нельзя спокойно сидеть, дорогие товарищи, когда до стыковки осталось всего-то полгода, нельзя, потому что там, в его Сюльбане, его отряд, отряд, между прочим, носящий имя XIX съезда комсомола, вынужден простаивать по той простой и бестолковой причине, что не хватает техники...

После заседания ему пробовали объяснить ситуацию. Ему говорили: старик, придет час, не торопи нас и не спеши сам – время придет, и подбросят тебе технику и бульдозеры пригонят и краны, всего у тебя будет под завяз, только работай...

Я запомнил его улыбку – нет, не растерянную, какую-то горькую. Улыбка означала, что он, Бочаров, естественно, все трудности понимает, одного лишь Юра не может и не хочет понять: почему его отряд, его бригада должны сначала стоять, а потом штурмовать, пытаясь наверстать потерянное время?

Этой улыбкой было сказано много, может, даже куда больше, чем словами, брошенными с трибуны. В этой трудной улыбке проглядывало пережитое им десятилетие. С его актированными по случаю мороза днями и с бешеной работой в эти же самые, официально актированные дни. С таежными проливными дождями, больше похожими на артиллерийский обстрел, и с той же самой напряженной работой под дождем, потому что ни дождь, ни снег, ни мороз отменить нельзя, и все это надо было принимать как данность, и надо было при этом работать и еще раз работать...

Но техника?!

Ее нехватку не мог он воспринимать как данность. Он представлял себе, как вернется с пустыми руками и как будут его ребята смотреть ему в глаза.

Он не мог вернуться с пустыми руками. Это означало бы, что он никакой не бригадир и тем более не командир. Это означало бы и больше. Было бы без слов ясно, что Бочаров, не сумев сейчас разрешить проблему, вынужден будет позже называть обыкновеннейший аврал рекордом, а их судорожные усилия – поступком, едва ли не подвигом.

Ему не хотелось врать. А еще ему не хотелось, чтобы надрывались ребята.

Я смотрел на него, смотрел на хмурого Лакомова, который сидел, сцепив узловатые пальцы, рядом с Юрой, и начинал понимать, что в принципе между этими людьми, такими непохожими, есть что-то такое общее, что без ошибки определило выбор: кому быть командиром на громадной, гигантской стройке.

Вспомнилось: Вячеслав Аксенов рассказывал, как в самом, быть может, тяжелом семьдесят четвертом году, когда они еще сражались с тайгой и укладкой пути в этих местах еще и не пахло, бригадир Виктор Лакомов, собранный и жесткий, вдруг удивил ребят неожиданной мягкостью.

Они рвались вперед. Они валили лес и ставили рекорды. А после работы падали, забываясь в тяжелом и счастливом сне без сновидений.

Так вот, Лакомов, который понимал, что такое порыв и как бригадир нуждался в таком порыве, вдруг сказал им, сначала попросил, а потом приказал, чтобы они прекратили свое геройство.

Они не поняли сначала его, и только много позже, четыре года спустя, Вячеслав Аксенов, сам став бригадиром и командиром, уже не в Звездном, а в Кичере повторит слова Лакомова едва ли не слово в слово.

Перегрузки могут надорвать человека. Были такие случаи на памяти каждого из них, и каждый из них интуицией ли, опытом ли, но постигал, что силы мышц, ума и души не беспредельны и надо уметь их, эти силы, тратить. Тратить так, чтобы был прок, получался результат, а не пустой звук и простое оглашение окрестностей.

Человеческий фактор для них главный. И, однажды приняв это за аксиому, они, эти трое, о которых у нас речь, убедились уже, что при таком трезвом и одновременно сочувственном взгляде на людей будут обязательно и рекорды.

Тогда, в 74-м, в тайге, в окрестностях Звездного, они перекрыли норму.

Тогда, в 78-м, в районе Кичеры, они поставили рекорд.

В 84-м. в Сюльбане, люди ждали своего командира: что-то он, этот командир, сделает, как поступит?

...Мы летели из Тынды в одном вертолете с Бочаровым. Шум, и грохот, и завывание напрягшегося винта не давали говорить нормально, и потому вместо ответа на вопрос, удалось ли ему пробить технику, Юра поднял вверх два больших пальца. Один означал собой кран, другой – мощный бульдозер.

...Совсем недавно, в начале сентября, в телевизионной программе «Время» показывался такой сюжет: Юрий Бочаров, командир отряда имени XIX съезда комсомола, по случаю праздника – прихода железнодорожного пути в Сюльбан – в галстуке и костюме шагал навстречу бригадиру путеукладчиков Ивану Варшавскому. В руках Юрия был громадный блестящий ключ. Кажется, именно этот ключ полгода назад я видел в квартире у Бочарова. Большими красными размашистыми буквами на нем было выведено: «Даешь стыковку!»