хочу, чтобы их носили люди, которых я встречаю на улице, на работе, в театре, на стадионе. На деле же получалось, что я со своими фантазиями существовал сам по себе, а потребитель – сам по себе. Мы жили как бы в разных плоскостях, пересечься которым было не суждено.

– Тринадцать лет ты проработал во Всесоюзном Доме моделей и ушел оттуда, потому что твои идеи не находили выхода в массовое производство. Неудовлетворенность таким положением вещей в принципе понятна.

Не совсем ясно другое. Все-таки именно в пору работы в этой организации к тебе пришла известность, и ты сделал себе «имя» художника-модельера. В эти годы ты постоянно разрабатывал новые коллекции, находился в каком-то заданном привычном рабочем ритме, сбиться с которого, полагаю, было не так просто. И тем не менее ты ушел. Согласись, нужен очень сильный толчок, чтобы с маху перескочить с одной колеи на другую. Что произошло?

– Честно говоря, ничего. Решение созревало исподволь очень давно. В свое сорокалетие я показывал новую коллекцию одежды в московском Доме кино. До этого я выступал там не раз, имел много друзей, так что для особых волнений вроде бы не было оснований. Но перед выходом на сцену в голову вдруг пришла такая вот мысль:

«Тебе уже сорок, возраст, когда можно подводить определенные итоги. А что ты успел? За шестнадцать лет работы в моде создал несколько коллекций одежды? Но где она, эта одежда, кто ее носит? Вот и сейчас выйдешь на сцену и будешь представлять свои новинки, объяснять, как они эстетичны, удобны, современны, – будешь в очередной раз врать хорошим людям, потому что ни одну из твоих моделей они не смогут ни купить в магазине, ни заказать в ателье. Одежда, которую нельзя надеть, а можно только смотреть издалека, – обман».

И как-то так стало скверно на душе, что я решил: хватит.

– И стал работать для театра и кино?..

– Да. Но своей специальности я не изменил: работал-то в основном художником по костюмам. Правда, один из спектаклей театра «Современник» оформил полностью. Мне кажется, я смог бы работать и в других областях искусства – станковой живописи, например, или скульптуре. Пробовал – получается.

Лучше всего о человеке может сказать его дом. Квартира Зайцева – жилище художника. Это чувствуешь сразу, едва переступив порог. И дело даже не во множестве акварелей и графических работ самого хозяина. Пожалуй, главное здесь не «что», а «как» представлено. Две небольшие, колодцеподобные из-за высоченных потолков комнаты, – тут негде разгуляться фантазии. И все-таки в их оформлении (умышленно не употребляю слово «обстановка») найдены именно те пропорции, которые свели на нет изъяны планировки. Все логично и сбалансировано. На кухне я обратил внимание на три белые большие высокие рамы, висевшие рядышком на голой стене. Рамы были без картин.

– Понимаешь, – объяснил Зайцев, – меня раздражала эта огромная белая стена, и я решил нарисовать на ней три фрески. Нейтральные белые рамы стали бы их границами. Но когда в поиске пропорции я повесил рамы на стену, почувствовал, что так вот, без фресок, будет интереснее. Огромное белое пространство разбито, и в то же время не перегружено лишними деталями. Тебе нравится?

Представьте, в этом вроде бы не законченном оформлении действительно чувствовались завершенность и лаконизм.

Пришел сын с товарищем. Не прекращая разговора со мной, Слава стал накрывать обеденный стол. Перед каждым постарил по большой неглубокой тарелке. Положил в них по паре зеленых огурчиков, пучку салатных листьев, красному помидору. Делал это походя, вроде бы не стараясь, тем не менее перед каждым из нас стоял красивый натюрморт, столь завершенный по композиции и цвету, что рука не поднималась разрушить его. Даже в такой, казалось бы, бытовой мелочи он не поступился вкусом.

Я обратил внимание на декоративные фарфоровые тарелки, расписанные, если можно так выразиться, в «модном» стиле. На каждой – рисунок женщины в платье какого-то воздушного, парящего покроя. При этом ни один рисунок не повторялся. Я подумал, что, верный своей профессии, Зайцев даже посуду коллекционирует в соответствии с нею. Оказалось, тарелки (небольшая сувенирная серия) были выпущены в Чехословакии к открытию международной ярмарки, в которой принял участие и Советский Союз. Эскизы для их росписи выполнил по чешскому заказу Вячеслав Зайцев, попробовав свой силы и в такой неожиданной области искусства.

– Я все время рисую, – объяснял он мне, – и не только моды. На отдыхе любимое мое занятие – графика. Если не буду выплескиваться в бумагу, театр, кино, мне кажется, могу разорваться под напором образцов, сидящих во мне.

– Но все-таки главное в твоей работе – мода. Куда бы ни уходил от нее, все равно к ней же возвращался...

– Да, без нее уже не могу. Тут мое призвание, и счастье, и все мои огорчения...

– Объясни, как рождается она? Что побуждает сделать первый шаг в новом направлении? Мне, например, непонятен такой парадокс: все в принципе хотят быть одетыми по моде, не отставать в этом плане от других. И в то же время не хотят, чтобы их костюм был похож на чей-то еще. У женщины может испортиться настроение, если ее сослуживица будет одета точно в такое же платье. Это противоречие кажется неразрешимым для модельера...

– Я и сам порой не могу до конца понять человеческую психологию. Недавно своему хорошему знакомому предложил сшить брюки-галифе. При его широких мощных плечах такой фасон помог бы чисто зрительно снять лишнюю нагрузку в верхней части корпуса, уравновесил бы силуэт... Парень он молодой, любит модно одеться, я был уверен, что согласится. А он мне: «Такие брюки не носят...» «Ну и что же? – говорю. – Тебе-то они пойдут. У тебя будет своя тематика»...

Все равно не согласился.

Стремление к похожести, наверное, заложено в самой природе человека. Как, впрочем, и желание выделиться. Вспомни старинные наряды русских крестьян. У женщин – сарафаны, поневы, рубахи, передники, платки, кокошники – во всех губерниях примерно одного плана фасон и очень схожая цветовая гамма. Когда присмотришься внимательнее, понимаешь: при всей похожести каждая губерния имела тем не менее какую-то свою особенность, какое-то свое отличие. И уже в этих региональных рамках каждая рукодельница старалась придать своей одежде какую-то черточку, деталь, которая выделяла бы ее на фоне других. Скучно, когда все одеты под одну гребенку. Люди это очень тонко чувствуют...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.