Эпизод из прошлого московской фабрики «Трехгорной мануфактуры»
ТОЛЬКО ЧТО КОНЧИЛИСЬ занятия политкружка... Ребята повскакали разом. Расправляя уставшие спины и свертывая в трубочки тетрадки, загомонили, задымили « Червонцем» ... - Ну, ребята, айда в киношку на душераздирательную... - Не, - подшамать надо малость - с утра домой глаз не казал, - да насчет « амортизации» подзубрить... И когда ребята уже готовы были шумной ватагой вывалиться из комнаты, хлопнула дверь - кого там еще нелегкая принесла... - Ребята. Наш « Захарыч» пришел в гости... даешь табуретку скорей... Захарыча любили, да еще бы не любить - старый коммунист - подпольщик. Голова седая, а от ребят не оттащишь ни за какие коврижки. Никто и никогда не « прикреплял» его, а « Захарыч» вечно с ребятами вожжается. Песню затянут, и он в компанию встрянет. Закавыка какая мудреная - до тонкости разжует и в рот положит. Нужда какая - и советом и делом поможет всячески... Ну как же - « нашего» « Захарыча» да не любить... Облипли ребята вокруг табуретки Захарыча, суют под нос тетрадки замусоленные, захлебываясь, хвастаются успехами по части политпросветления, с азартом выпаливая для « пущей важности» словечками « вумными». Добродушно подсмеивался Захарыч. - Молодцы, ребятушки. Ильич труды да учебу любит... Учитесь, ребятки, благо, - возможность теперь есть. Мы тоже когда - то в ваших годах - учиться - то тоже, ох, хотели, да... « рад бы в кабак - веревка коротка», как говорится... Совсем по - иначе жили, не как нынешняя молодежь - вспоминать тошно... - и Захарыч задумчиво уставился на кончик своих рыжеватых сапог. Васька толкнул и переглянулся с Мишкой, Мишка за Серегу ухватился. - Бери, ребята, на абордаж, только смотри, дружнее... И полтора десятка ребят дружно взяли в работу Захарыча. - Расскажи что - нибудь про старое: ты много кой - чего знаешь... Ну, вспомни же что - нибудь... Захарыч, поковырявшись в затылке, крякнул, поудобней усаживаясь.
- Ну, что с вами поделаешь, слушайте уж... Случилась эта история не много, не мало годков этак около 29 тому назад, - в 1895 году... Чай, и сами знаете - времена тогда были, не то, что нынешние. Рабочим в те поры, ох, как не сладко жилось. Не жисть, а сплошная каторга. Но хуже всех вашему брату - подростку доставалось. В семьях всегда нехватка, бедность неприкрытая. Ну, стукнет мальчонке едва годков четырнадцать, - к « хозяину - батюшке». - Будь отец родной, - определи... и к ручке приложится. А почему бы и « родным отцом» не быть, коль платить двугривенный, от силы четвертак, а работу, как с взрослого получать. А от разных., старших» да мастеров и вовсе житья не было ребятам. Чуть что не так сделал, косо посмотрел - у, чертенок сопливый, « за вороты» захотел... и затрещина изрядная для пущего вразумления. Жаловаться пойдешь, еще влетишь в добавление - старших уважать да почитать надобно, а ты, парнишка, негодная - с жалобами. Благодарить должен ты за колотушки начальственные, - учат дурака неотесанного... Пшел на место... Отец с матерью - вместо жалости за ремень ухватятся, чтоб, грехом, и впрямь « за ворота» не вышвырнули - не урезали бы на 5 - 6 рублей в месяц - и без этого слишком тощий бюджет... И ребята долго терпели.
Но однажды, после того, как « Иван - старший» до беспамятного состояния искровенил за что - то Ваську Рыжего, и когда кучка ребят пошла жаловаться управляющему Иван Петрову на « старшого», и Иван Петров всех оштрафовал по рублю - не суйся не в свое дело и не беспокой в неуказанное время, - терпенье лопнуло. Даже неизвестно, кто первый и начал « бузу» - как - то все разом, гуртом загалдели, словно - « грачата» мартовские.
- Да что же это такое - раздетые, разутые ходим, живем чуть не впроголодь... Как работать - не то, что с бабами, с мужиками на одну доску, а жалованья двугривенный, со штрафами в придачу... Надоть бы какому рукомеслу обучали, а то знай - « семеро наваливай - один тащи» ... И за людей не признают - хуш бы одним матом, почем зазря, обкладывали, а то каждая пьяница красноносая, сколько ее левая нога захочет, в наших зубах ковыряется, боем смертным колошматит... Довольно, ребята... Вздымайся на бунт (слово « забастовка» тогда и не знали). - Бунтуем... бунтуем... - шепотом разнеслось по всем отделениям. С азартом увещевали колебавшихся: - смотрите - ж, черти перламутровые, чтоб, значит, опосля обеда на работу - ни - ни... Сходка на горке, возле Москва - реки... не « шлепни», гляди, кому из « старших» аль домашним - ни гу - гу... И ребята ситце набивной фабрики, человек близ двухсот, выставив во все стороны дозорных - чтоб не « накрыли» - стали думушку думать. Задорно, друг друга перебивая и перекричать стараясь, гомонили: - Смотри, братва, крепче держись. Довольно собачью жизнь вести, чай, и нам хочется посытней пожрать, да одеться, обуться... Пойдем к самому хозяину и скажем ему, чтоб, значит, по - совести платил... А, главное, пущай все мастера со старшими руки подвяжут - не собаки - де мы, чтоб пинками кормить... И работу облегчить надобно - наравне с мужиком не угонишься... А еще, обязательно, чтоб приставляли к такой работе, где можно бы было хоть самой паршивенькой специальности выучиться...
« Предложений» - словно плотина - и не запомнишь всех, уж кое - где разда лось. - Да что смотреть - то на этих иродов - набирай камней и айда стекла высвечивать... А еще лучше - ночью пук соломы под « красилку» подоткнуть. В моменту и - ваших нет... Кто - то вылетел вперед. - Стой, ребята, о камнях с соломой - опосля, а теперь - чего мы хо - чем от хозяина, все знаете? - Все - е - е... Теперь давай - ка лучше отберем с десяток ребят, которые посмышленее, да на язык побойчей... их и пошлем к хозяину, а остальные здесь подождут... - Правильно... - Кого? Ваську, Петьку с Гришуткой... Делегация отправилась в путь... Допустили только до управляющего Иван Петрова (покойной памяти - сволочь - дальше ехать некуда). Иван Петров с места в карьер тигрой лютой напустился: - Ах, вашу так.
Бог, душу и сердце с остальными печенками. - Бунтовать, щенята вонючие... счас же, без всяких Гвоздев, штрафу по рублю с рыла и марш на работу... Ну, без разговоров, брысь по местам... Но ребята не « брыснули» и растерявшемуся от « неслыханной наглости» Иван Петрову, заикаясь, выложили: - « Не встанем на работу, покеда жалованья не прибавите». Хоть к бабам приравняйте и чтоб, значит, бить беспричинно старшие не смели... а потом мы с самим хозяином говорить хочем... Взбешенный, Иван Петров подскочил с кулаками к ребятам... - А, так вы не на шутку - бунтовать... пол - фабрики остановили... До смерти засеку... в тюрьме всех сгною... Спохватившись (пол - фабрики действительно стояло из - за ребят), начал умасливать: - Ну, что вы, что вы, ребятушки... Да я завсегда готов за вас перед хозяином в лепешку расколотиться... И хозяин разве - ж не облагодетельствовал вас кругом... и квартиру бесплатно дал даже... а насчет прибавки работайте лучше да больше и, без всяких сомнений, прибавят... ежели милость будет... Ребята уперлись на своем - хозяина. - А, стало - быть, не хоти те добром, - ну мы с вами разделаемся - забудете как и бунтовать в другой раз... Пшли вон, пока за городовым не послал... И, коли завтра не выйдете на работу - зарубите на носах плюгавых - всех до едина к чертовой матери, всех уволю, ну, марш... Делегация, опустив носы, вернулась на горку. Ребята притихли. У одиноких кольнуло, а что жрать - то будешь... У остальных - а что батька с маткой скажут. - Но все - таки, расходясь по домам, решили и крепко поклялись - держаться как можно дольше - без нас заминка и убытки здоровые. Волей - неволей обратно возьмут. И коли все за одно будем - все по пятаку накинут... Прошел день. Ребята, несмотря на отчаянную ругань, а подчас и колотушки взрослых рабочих - паршивцы анафемские, сами лодыря корчат и мы по их милости стой, а за стоянку денег не платят... V, стервецы блажные. Держатся крепко - ни одного « штрейкбрехера - изменщика». Полегоньку и в ткацкой загудели о присоединении к бунтовщикам. Администрация запорола горячку - бунт не на шутку. Что делать? Прибегнули к такому выходу - созвали родителей и заявили: нечего сказать, хорошо своих детей родных воспитали. Спасибо вам, что стряхнули их на нашу шею, за все милости наши... а теперь вот, что вы, родители, и обязаны смотреть за ними и распоряжаться. Всех ваших детей мы увольняем... Но мы знаем, что не все из них вконец испорченные... Да и вам лишний рот кормить очень и очень накладно. Ну, так вот, вас жалеючи и их, батюшка - хозяин милость большую делает. Кто с повинной головой явится завтра - всех простим... А вы вразумить их хорошенько должны, а не то... и самих за ворота... И, спустя полчаса, на воротах объявление пришлепали: « Все, бросившие самовольно в такие - то дни работу, считаются уволенными... За расчетом - завтра в контору, к управляющему». - А вечером началось весьма крепкое «вразумление». « Вразумлениями» на разные манеры: кто голенищем, шваброй, ремнем, с одним припевом - ежели в ножки не бухнешься - со двора сгоню и отцом больше не зови... Как ни стойко держались ребята, но этого натиска не выдержали... зашатались... Все - таки - с грехом пополам - некоторые втихомолку и раскаиваться и хныкать стали, - продолжали добиваться « хотя бы пятачка». - Вот, ребята, завтра в контору все ввалимся и стой на своем, не сдавайся... Главное, держись крепче, не выдавая друг друга. Но и последняя надежда на « пятак» обрушилась. - В контору всех не допустили, таскали по одиночке. И в упор - расчет или работу... Выбирай... Выбор в такой обстановке и под свежим воспоминанием о родительском « вразумлении» мог быть только один. Ра – або-о-ту-уу... - Смотри - ж, сволочь, в другоряд не вздумай у меня... Следующий... Но принимали не всех подряд - кое - кого с почетом встречали: - а, а, депутат, представитель пожаловал, - милости просим... рассчетец принять... И уволили до 30 человек ребят, в первую голову всех одиноких - эти ершистей всех - бояться некого. Но их то, знать, побаивались, или отомстить вздумали, - только этой же ночью, в самом середке сна крепкого по баракам, пошли шастать пожарные местные. Сдернут за ноги на пол холодный.
Захарыч тяжело вздохнул... - Да, ребятушки, это была первая забастовка на нашей фабрике. И первый блин вы шел комом.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.