На перекрестке у мясного магазина извозчик. Верх пролетки раскрыт, как гармошка, и залеплен мокрым снегом. В глубине знакомое лицо. Ванюша. С крупными рыжими веснушками. Он с тревогой посматривал на приближавшуюся девушку. Вот соскочил и, нарушая конспирацию, кинулся навстречу. Выхватил сумку и что-то невнятное пробормотал.

Людвинская не сделала ему замечания. Безвольно передала сумку, за которую едва не заплатила жизнью, и свалилась на сиденье. Извозчик хлестнул лошадь. Девушка не удержалась и ударилась головой, провела рукой по лицу – слезы...

Она закрыла глаза и старалась забыться, как после кошмарного сна. А город бежал знакомыми улицами и домами,, площадями и фонтанами.

– Итак, Танюша, придется уезжать в светлейший град Питер. Там прошли аресты. Люди нужны. – Степан Михайлович внимательно посмотрел на девушку, потрогал коротенькие усы и закончил: – Жалко расставаться, а приходится. Солдату три деньги в день, куда хочешь, туда их и день... Арестов и в Одессе хватает, но, видно, плохо в Питере – подмоги просят.

– Жалко расставаться, – вцепилась Татьяна, повторяя интонацию Степана Михайловича. – Это не довод... Мне нужны резоны: почему я должна покинуть Одессу, товарищей? Я здесь без малого три года, с фабричными хорошие связи. Новому человеку трудно придется, а меня каждая собака знает.

– Вот в том и дело, что каждая! Гм... Нашла, чем гордиться. С полицией стала часто встречаться. За это время четыре ареста, ссылка в Бендеры, побег... – Степан Михайлович загибал пальцы и, казалось, сам взвешивал правоту своих слов. – При твоем характере скоро опять угодишь, а для Питера ты человек новый. Пока разберутся, сколько дел натворишь... При твоей энергии и молодости...

– Положите две денежки в шапочку, да дядюшке челом, а дядя сам знает о чем. – Людвинская хитровато подмигнула Степану Михайловичу и поклонилась, протягивая записку. – Не высылайте меня... Очень прошу...

Степан Михайлович развернул записку. Отрицательно покачал головой. Они сидели в низенькой комнатенке, заставленной самодельной мебелью. С большим столом, накрытым клеенкой. На столе тоненькие пачки прокламаций, приготовленные для районщиков. Был счастливый день получения литературы.

Степан Михайлович, крепкий мужчина, заменял секретаря. Он давненько поджидал откровенного разговора с Татьяной, которая ему искренне нравилась, но ее безрассудство, о котором поговаривали, настораживало. К случаю, взяла фасоль в мешочке и стала громыхать, как дробью, а в доме обыск! И эти хождения по Одессе в мужском костюме! Куда только не забредала с листовками: и в полицейский участок и в воинские казармы...

А этот чайник, и молитвенник, и рыжий парик, и чистое белье для бани... Сама изобретала конспирацию и бралась за любые поручения, от которых и мужчины отказываются.

Татьяна сердито сверкнула черными глазами. Молчание Степана Михайловича поняла правильно: быть грозе. Торопливо рассовывала прокламации по потайным карманам жакета. В душе понимала, что в комитете правы: новый арест на носу. Шпики загоняют ее то в баню, то в церковь, то в чайную... Приходится носить при себе целое хозяйство: молитвенник на случай, если отсиживаешься от слежки в церкви. Узелок с чистым бельем – это если спасаешься в бане.

Сколько часов в бане провела! Даже банщица признала и пятака не требует. А эти треклятые чайные! Как грибы на окраинах Одессы! Пьяные грузчики. Матросня, крики, драки. И все же как начинается с полицией игра – кошки и мышки, так укрываешься в чайной. Чайник купила с каемочкой, чтобы деньги на заварку не тратить, кипяток-то бесплатный, да сайки два гроша, и гоняешь чаи, как купчиха. А потом черным ходом да в проходной двор...

И все же Одессу покидать больно. Конечно, легко расстаешься с теми, кому сердца не отдала.

– Танюша, паспортом снабдим железным. Кое-что наскребем на дорогу. Нужно обезопасить тебя в Петербурге. Больно ты рискованная, так на рожон и на рожон. – Степан Михайлович говорил с расстановкой, и трудно понять, одобрение или осуждение слышалось в его голосе. – Нужно же придумать: фасоль выдавать полиции за патроны?! Шуточки решила шутить! Тебя же арестовывали, тут лишь бы пообчиститься, а ты задумала пугать полицию... Эх, дуреха... А еще просишь: положи две денежки в шапочку, да дядюшке челом...

Степан Михайлович нахмурился. По лицу прошла сердитая ухмылка. Нет, конечно, разговор не из приятных.

Татьяна молчала. Тонкие губы дрогнули в смущении.. Но виноватой себя не считала. Слов нет, полиции нужно указывать свое место почаще. Ее привезли на квартиру для опознания. Обыск результатов не дал. Она жила у сапожника, снимала угол с подружкой.

Сапожник был безбожный пьяница и к обыску отнесся с достойным равнодушием. Мычал и блаженно улыбался. Полицейский чин брезгливо перетряхивал ее сундучок. Дворник откровенно зевал. Нашли, мол, в девчонке злоумышленницу. И тут черт попутал: подскочила к шкапчику, где запрятала мешок с фасолью. Мать прислала отборную. Схватила мешочек и преспокойнейшим образом принялась ее встряхивать. Фасоль перекатывалась тяжело. Вздрагивала упруго, как дробь. Полицейский чин рванулся к шкапчику, но сразу присмирел. Выпятил нижнюю губу и схватился за револьвер. Дворник перекрестился – ив дверь. Ветром сдуло. Боятся, мерзавцы, оружия! Все дело испортила напарница, взяла да брякнула: «Фасоль здесь, господин пристав! Фа-соль!» Конечно, испугалась. В камере – их привели в участок – Танюша негодовала и упрекала подругу. Она бы эту фасоль обыграла, полиция наверняка подкрепления попросила бы.

– Молчишь?! В рот воды набрала?! Эдакая тихоня! Девица-красавица... – подтрунивал Степан Михайлович.

Людвинская распихивала прокламации по карманам юбки, специально сшила поповский карман. Степан Михайлович не выдержал:

– Ненасытная какая... Вас, районщиков, до литературы нельзя допускать: как дорветесь, так о других забываете...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.