Очертания сердца

Первый фонтан башкирской нефти, предсказанной академиком И. М. Губкиным, ударил 12 мая 1932 года из скважины, пробуренной геологом А. Блохиным, у деревни Ишимбаево, которая стала большим городом. Эта скважина, ее теперь ласково зовут «бабушкой» – родоначальница «Второго Баку», огромного нефтепромыслового района между Волгой и Уралом, – работает и по сей день в окружении сотен других скважин, которые все вместе дают стране ежегодно в среднем по 40 миллионов тонн нефти. А каждый год геологи открывают все новые и новые месторождения, их уже более 140, кроме того, 7 месторождений газа. Нефтяные вышки шагают по республике все дальше на восток, перебираются через Уральский кряж.

Более крупные нефтепроводы – магистральные – уходят далеко за пределы республики. Своими живительными отростками они обвивают почти всю страну. Из Омска на нефтеперерабатывающие заводы Уфы идет нефть Сибири. Через республику проходит трасса нефтепровода «Дружба», по которому «черная кровь» Башкирии поступает в страны социалистического содружества.

Но Башкирия не одни нефтяные вышки. Башкирия – крупнейший в Российской Федерации производитель сельскохозяйственной продукции, особенно известен башкирский мед, завоевавший золотые медали на всемирных выставках в Париже, Эрфурте и на XXIII Международном конгрессе по пчеловодству в Москве (собирают этот мед знаменитые башкирские пчелы, пасеки которых расположены в основном в лесистых складках предгорий Башкирского Урала).

Башкирский Урал. Я прошел его вдоль и поперек. Летом – согнувшись под тяжестью рюкзака. На лыжах звонким мартом много дней шел по его хребтам, пряча глаза от солнца под защитными очками, спал в снегу, у таежного костра, замирал в неожиданности от блеснувших между пихтовых лап рысьих глаз и поднимался на его главную вершину, гору Ямантау.

Здесь, в нагромождении хребтов, начинаются почти все реки Башкирии: Юрюзань, Ай, Инзер, Белая, Урал. Как-то в одном из распадков наткнулся на выбивающийся из-под коряги ручей. Через десяток метров он раздваивался. Один рукав, получив название Малого Симка, убегает на восток, другой, став Бедярышкой, – на запад. Через несколько сотен километров воды этих ручьев встретятся: впадая во все большие и большие речки, они вольются в Белую. Раньше здесь было довольно-таки малолюдно, не считая охотников, лесорубов да изыскателей, которые забирались сюда в поисках наиболее оптимального варианта трассы прокладывающейся ныне железной дороги Белорецк – Чишмы, стройка которой объявлена Всесоюзной ударной комсомольской. Но с каждым годом – зимой и летом – в районе Ямантау все больше туристов: москвичей, ленинградцев, ростовчан, одесситов... Молва о красоте Башкирского Урала расходится по стране все более широкими кругами. Как все больше становится туристов и в скалистых и изъеденных пещерами верховьях Белой, где организован Всесоюзный туристский маршрут...

Недалеко от Ямантау, на реке Белой, лежит старинный город Белорецк, город металлургов и развивающегося горнолыжного спорта. Стальная проволока и канаты Белорецка толщиною от нескольких микрон до полуметра известны всему миру. В Белорецке делают пружины для знаменитых швейцарских часов. Из окруженного белыми войсками Белорецка начинала свой легендарный рейд по Башкирскому Уралу партизанская армия Блюхера. В старинном селе Каге я слушал рассказ одного из старожилов о, может быть, единственной в своем роде в истории военного искусства сабельной атаке: прикрывающий отход партизанской армии кавалерийский отряд, измотанный многодневными и тяжелыми боями с наседающими белыми, у деревни Каги наконец выбрал момент для отдыха. Только бойцы забрались в воду, как на опушке леса появились белые. Тревожно зазвенела труба, и через несколько секунд лавина голых всадников с саблями наголо обрушилась на наступающие белые цепи, смяла их и обратила в бегство. В Белорецке отдельным батальоном особого назначения в 1921 году командовал Аркадий Гайдар. Любопытно, что в анкете – личной регистрационной карточке лиц командного и административно-хозяйственного состава Красной Армии – на вопрос, какую губернию он желал бы избрать постоянным местом жительства, он ответил: «Башкирскую республику».

Я много раз спускался вниз по горной Белой – на плотах, на лодках – и до сих пор к этим местам не могу привыкнуть. Мои друзья из Литвы, которых трудно чем-то удивить, потому что походили по свету еще больше, чем я, увидев однажды горную Белую, навсегда привязались к ней.

Почему я так люблю эти места! Дело, наверно, не только в их красоте. В составе спелеологических экспедиций я здесь проникал в числе первых в до сих пор никому не известные залы знаменитой Каповой пещеры. В десятый, сотый раз в молчании стоял в одном из залов перед рисунками человека эпохи палеолита. До последнего времени рисунки тридцатитысячелетней давности находили только в Пиренеях (Франция и

Испания). Это послужило основанием для утверждений об исключительной роли населения Юго-Западной Европы в развитии древнейшего искусства. Находка рисунков древнего человека в Каповой пещере в Башкирии сотрудником Башкирского государственного заповедника А. В. Рюминым в 1959 году начисто опровергла эти утверждения.

Может быть, верховья Белой мне дороги потому, что здесь в числе первоисследователей я шагнул за 130-метровый обрыв крупнейшей пещерной системы Урала – пропасти Кутук-Сумган с ее необыкновенными подземными залами, озерами, сталактитами и сталагмитами, и капроновая веревка, которой мы связывались, уходя под землю, была для нас не просто веревкой: словно артерия, бьющая горячей кровью, она связывала нас в единый сгусток нервов и воли. Плавали по подземным рекам на резиновых лодках, по нескольку суток жили в кромешной тьме и когда наконец выходили на землю, она становилась для нас еще прекрасней. В ней как бы таились загадки. Об одной из них интересно рассказывал доктор геолого-минералогических наук А. П. Рождественский.

Для всей планеты характерны движения земной коры. Если в одних районах земного шара наблюдается поднятие территории, то в других – относительное опускание. Что касается Башкирии, то для нее сейчас характерно повсеместное относительное поднятие. Происходит это неравномерно, на одних участках – с большей скоростью, на других – с меньшей. Например, если в районе так называемого Камско-Бельского понижения, то есть там, где Белая впадает в Каму, максимальная скорость поднятия составляет всего 0,8 миллиметра в год, то в районе Миньяра – 4,9, Вязовой – 5,9 миллиметра: чем ближе к оси Уральских гор, тем больше скорость поднятия. Мы, жители Башкирии, являемся свидетелями современного горообразования...

Башкирия лежит в Европе. Но небольшая часть ее – за Уральским кряжем, за рекой Уралом, в Азии.

Невелики башкирские деревни здешних мест: Мулдакаево, Калкан, Тунгатарово, Наурузово, Сафарово, – но известны они далеко за пределами нашей страны. Потому что по именам деревень названы месторождения и разновидности красивейших в мире яшм, изделия из которых можно увидеть в музеях Москвы, Ленинграда, Парижа, Монреаля, Лондона...

В Башкирском Зауралье добывают золото. А вдоль границы между Европой и Азией, с севера на юг широкой полосой уходя далеко в Оренбургские степи, тянутся богатейшие месторождения медных руд. На их основе работают медно-серные комбинаты еще двух наших городов – Учалов и Сибая.

...Почти у каждого из нас есть своя заветная сторона, где ты, может быть, никогда не был, но, как и на родине, знаешь каждую тропинку, каждый ручеек, спрятавшийся в тени кустов. У одних это Михайловское, у других – Таруса, у третьих – Кинешма...

Я бы везде хотел быть, но в юности больше всего стремился на Рязанщину. Я никогда ее не видел, но своей любовью к ней обязан Есенину, а потом Паустовскому.

Каждый год собирался туда поехать – и непременно в сентябре. Даже знал, как это будет: я сойду на каком-нибудь тихом полустанке, заброшу за спину рюкзак и пойду березовыми лесами, вслушиваясь в шорох жухлой травы. Буду всматриваться в холодную воду стариц, пахнущую тиной, и спать в ворохах листьев или стогах сена.

Но каждый раз мне что-нибудь да мешало поехать в Рязань. Однажды совсем было собрался, уже купил билет на поезд, но вместо Рязани пришлось поехать на уборочную в Мечетлинский район, на крайний северо-восток Башкирии. Там я попал в Теляшево, ничем не примечательную деревеньку, затерянную в березовых перелесках.

Приехал в Теляшево хмурым, холодным утром, сырой ветер свистел в полях и заставлял зябко ежиться. Уже целую неделю не переставая шли дожди: дома и заборы потемнели от воды, ворота разбухли и с трудом открывались, глинистая почва полупудовыми ошметками прилипала к сапогам, и единственная улица Теляшева была пустынной. Я прошел по ней из конца в конец; всегда бдительные деревенские псы, и те прятались по заветным сухим уголкам.

Но даже в эту промозглую пору в природе было какое-то очарование, смятенное и неуютное. Я вышел за околицу в шумные стайки берез. Холодные брызги освежали лицо, низко бегущее небо почти касалось деревьев, они шумели и тянулись вслед облакам. Казалось, сама деревня плывет по желтым березовым волнам к какому-то неведомому причалу, рассекая тупым носом-мельницей заросли седой полыни у пруда. На полянах мокрыми, холодными кострами полыхали кусты рябины, а на горизонте не гасла теплая полоска лимонного света. Заброшенная дорога в густом дубняке. Вершины деревьев почти смыкаются над ней. Солнце – прямо на дороге, как в трубе. Листья под ногами – огненно-желтые на огненно-зеленой траве. Их жалко топтать, хочется собрать их в кучу, как неосторожно рассыпанные кусочки большого грустного счастья.