В этот день небо было необыкновенным. Оно напоминало огромный сказочный купол из нежного голубого шелка, по которому крупными белыми пятнами разбросаны редкие кучевые облака. Они плыли так медленно, что казалось, будто врезаны в небесную голубизну. И только пристально вглядываясь, можно было заметить, как меняются их причудливые очертания – то сокращаются, то вновь увеличиваются голубые прогалины!

Уже второй час я стою у мольберта на высоком холме возле одинокой полуразваленной церкви. Внизу притаилась речка, за ней по-над лесом раскинулось пестрое одеяло поспевающих хлебов. Вон там серой отутюженной лентой вьется асфальтовое шоссе. Однако не красота земли захватила меня сейчас. Я пишу необыкновенное июльское небо. На гладком упругом холсте возникает новая голубизна.

Увлеченно работая кистями и мастихином, я мысленно разговариваю с высоким небом, с плывущими облаками. Мне становится понятен их незатейливый язык. Они живут, действуют, спорят.

Особенно поразило меня величием и гордой красотой одно алое облако, что стояло под самым солнцем. Даже кистью, не то что словами, невозможно передать всех оттенков, которыми светилась его лучезарная корона! Будто скатал кто-то тысячу радуг в один огромный клубок и сунул его под легкую облачную вуаль.

Алое облако улыбалось. Оно понимало, что на всем небе нет облаков красивее его. И само солнце выглядит рядом с ним маленьким и незаметным.

Синяя тучка, что недавно выплыла из-за леса, сливаясь с голубизной неба и холодея от зависти, прослезилась вдруг. Соседние тучи еще более бледнели, когда приближались к алому облаку. А оно играло, цвело, как самая красивая роза из самого красивого сада.

С большим интересом наблюдал я за жизнью неба. Хотелось лучше отразить его великолепие и тревожную глубину на картине, передать спор облаков и тучек, по-своему рассудить их. Больше всего я бился над тем, чтобы передать истинную прелесть алого облака. Наверное, в сотый раз пытался найти для него верные цвета и оттенки...

Облако светилось все новыми и новыми красками, пока не подул из-за горизонта прохладный ветер и не отогнал его от вихрастого солнца. В одно мгновение оно побледнело, стало обычным – серым и незаметным.

Я стоял у мольберта и думал, что красивы и заметны мы лишь тогда, когда находимся возле солнца, возле светлого и возвышенного дела.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.