Пасюк, стоя на стуле перед книжным шкафом. сказал:
– Глеб Георгиевич, патроны... – И протянул небольшую синюю коробку Жеглову.
Рассмотрев коробку, Жеглов довольно улыбнулся и показал ее Панкову – на коробке большими желто-красными буквами было написано «БАИЯРД». Панков открыл коробку – из решетчатой, похожей на пчелиные соты упаковки, как шипы, торчали остроносые сизые пули. Однако торжество Жеглова длилось недолго, и нарушил его как раз я.
– Пули-то от «Байярда», это точно, – заметил я. – Но коробка полная. Все патроны на месте – ни одного свободного гнезда...
– Ничего, – твердо сказал Жеглов. – Здесь уже. как говорится, «тепло», поищем – найдем. Ты, Шарапов, запомни себе твердо: кто ищет – находит. в уныние не имей привычки вдаваться, понял?
В комнату быстро вошел милиционер.
– Товарищ капитан, гражданина Груздева привезли. Можно войти? – обратился он к Жеглову.
Да, собственно, Груздев и так уже вошел. Он стоял в дверях, уцепившись за косяк, и я почему-то в первый момент смотрел не на его лицо, а именно на эту судорожно сжатую, белую, словно налившуюся гипсом руку. В этой руке жил такой ужасный испуг, в недвижимости ее было такое волнение. что я никак не мог оторваться от нее и взглянуть Груздеву в глаза и очнулся, только услышав его голос:
– Что это такое?..
Все молчали, потому что вопрос его не требовал ответа, и с криком бросилась к нему иа грудь Надя, увидев в нем единственного здесь близкого человека, с которым можно разделить и немного утишить боль потери.
Груздев отцепил руку от двери, он словно отлеплял каждый палец по отдельности, и все движения его походили на замедленное кино, а рука совершила в воздухе плавный круг, слепо нащупала голову Нади и бесчувственно, вяло стала гладить ее, а сухие, обветренные губы шептали еле слышно:
– Вот... Наденька, какое... несчастье... случилось...
Не отрываясь, смотрел он на Ларису, и нам, конечно, было неведомо, о чем он думает: о том, как они встретились, или как последний раз расстались, или как она впервые вошла в этот дом, или как случилось, что она лежит здесь, наполовину голая, на полу, с простреленной головой, и док полон чужих людей, которые хозяйски распоряжаются. а он приходит сюда опоздавшим зрителем, когда занавес уже поднят и страшно запутанная пьеса идет полным ходом. На его костистом, некрасивом лице было разлито огромное, испуганное удивление, но с каждой минутой недоумение исчезало, пока не запекся на лице неровными красными пятнами страх, только страх...
С того момента, как Груздев вошел, Жеглов не сводил с него пристального взгляда своих выпуклых, цепких глаз, и Груздев, видимо, в конце концов почувствовал этот взгляд, беспокойно повертел головой, посмотрел на Жеглова и спросил:
– Что вы на меня так смотрите? Жеглов пожал плечами:
– Странный вопрос... Обыкновенно смотрю.
– Не-ет, вы на меня так смотрите, будто подозреваете...
– Знаете что, гражданин, давайте не будем отвлекаться, – сказал Жеглов. и по тону его, по оттопырившейся нижней губе я понял, что он рассердился. – Скажите мне лучше: когда вы с потерпевшей последний раз виделись?
– Дней десять назад.
– Где?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.