Порой кажется, что художника волнует только достоверность изображения – действительное, сущее. Р. Глонти (Грузинская ССР) вырисовывает каждый листочек, имитирует всякую деталь – прутья корзинки, придорожные травы. Как бусы, нанизывает чистые, яркие тона – и в результате рождается чудо реализовавшейся мечты. Солнечный день прохладен – в густоте деревьев словно затаились сумерки, каждая сборщица чая прекрасна, как царица Тамара, осанка, жесты величавы изящны, изысканны!

Итак, работы стеклодува Коровкина экслонировались в Голландии. Имя Наливайкене известно всей стране, перед картиной тбилисской домохозяйки Э. Зарапишвили «Фиолетовая лошадь» в восторге останавливались художники. Значит ли это, что художественная самодеятельность должна поставлять кадры профессиональному искусству? Нет, не должна. И не только потому, что непосредственности научить нельзя, а в Голландии была развернута выставка самодеятельных мастеров. Самодеятельное и профессиональное искусства принципиально различны. Профессиональное искусство не удовлетворяется выходными днями, оно требует от человека всей его жизни. Помните Золя, его роман «Творчество»? «Утром, едва я вскакиваю с постели, работа захватывает меня, – признается один из его героев, – она сидит в моей тарелке, когда я обедаю, ложится вечером со мной на подушку, она тан безжалостна, что я не могу расстаться с начатым произведением ни на минуту, оно зреет во мне, даже когда я сплю».

Для того, чтобы растить профессиональных художников, существуют училища и институты. Для того, чтобы приобрести подготовку, которую получают студенты, самодеятельному художнику нужно потратить долгие, полные самоотверженного труда годы. А. Ситдикова, впервые взявшаяся за кисть сорокалетней женщиной, рассказывала, что почти семнадцать лет она жила и работала в постоянной, гнетущей неуверенности. Сотни раз писала один и тот же этюд и сотни раз убеждать, что он слабее, хуже наскоро сделанных набросков вчерашних выпускников: «Стыдилась показать кому-либо свои работы. Запрусь ото всех, рисую день-деньской и плачу...»

Адии Хабибулловне повезло: сумела преодолеть все барьеры, стала известным живописцем, заслуженным художником Башкирии. Мастером. Но ведь вполне может случиться и гораздо чаще случается обратное: человек, обольщенный неожиданным успехом на выставке, бурным восхищением товарищей, резко изменяет свою жизнь. Бросает работу, которая не только обеспечивала его материально, но и питала духовно, запирается в мастерской. А результаты плачевные: из хорошего инженера или токаря получается заурядный художник, уныло повторяющий азы ремесла. Вот и живет этот человек всю жизнь с горьким осадком неисправимой ошибки, обиды.

Никакого трудолюбия недостаточно, если у человека нет способности самостоятельно увидеть и почувствовать окружающее, если нет, как говорят художники, «индивидуального видения». Иные любители копируют уже известные произведения, заимствуют сюжеты или манеру своих любимых мастеров. Что не, в самодеятельности это вполне допустимо; ее задача – помочь людям широко, свободно и вольно чувствовать себя в мире искусства. В профессиональном же искусстве, которое и живо-то только поиском, об этом и думать не приходится: подражатель заранее обрекает себя на презрение, его сразу же назовут эпигоном. Стоя перед произведением профессионального художника, зритель должен чувствовать, что автор не повторил кого-то, а высказал в нем свое, выношенное. заветное, то, о чем не мог сказать иначе.

Вопрос о том, можно ли рассматривать самодеятельные студии как ступень для перехода в профессиональное искусство, – только одна ниточка в сложном, запутанном клубне проблем сегодняшней самодеятельности. Спорят не тольно о самодеятельных художниках – спорят они сами.

«Колоб глины укрепить надо, чтобы не шелохнулся, – рассказывает о своем ремесле старейший гончар Вологодчины Я. С. Топорков. – Ножичком серединку вынуть и с воли обрезать. Руками стенку подправить или дно выщипать. Так отцы и деды делали, я у них учился. Они себя горшкоделами звали, и нам этого звания стыдиться нечего».

«Неправда! – чуть ли не со слезами обиды возражала молодая мастерица. – Горшки ухватом в печь совали, наша посуда стол украшает. Не горшкоделы мы – художники, керамисты!»

Кто прав? Проблему традиций и новаторства каждый решает для себя сам. Жестянщик из Тотьмы В. Марков идет по стопам дедов – вырезает дымники с затейливыми флюгерами и шпилями, с кружевным орнаментом, с бутонами железных цветов. А. Оганесян из Кировакана, сохраняя в своих скульптурах дух армянской архаики, создает образы удивительные по композиции и пластическому строю. Рижане Т. Дексте и Б. Зандерсоне, напротив, работают в той же струе, что и профессиональные скульпторы, – их произведения могут быть установлены в парках или в современном интерьере. А вот художник из Чагоды Г. Попов пытается сочетать особенности самодеятельного искусства и классической живописи. В его холстах – залитые солнцем луга, светящиеся вечерними огнями ряды деревенских заснеженных улиц, несущиеся вдоль этих улиц конные упряжки, спокойно, торжественно копнящие сено люди. Широкая панорама открывается глазу, но в этом обобщении не пропадают и подробности: отдельные деревья, стога сена, остановившиеся на дороге люди. Эти подробности дают ощущение интимности, прочувствованности изображаемого, живописной и душевной свободы, сопоставления же светлых и темных, холодных и теплых, глухих и звонких тонов насыщают полотна Попова внутренней динамикой – «оркестровкой».

В непрерывных поисках рождаются новые формы, нащупываются новые пути развития художественной самодеятельности. И, может быть, одним из самых ярких проявлений этого является мемориальный ансамбль в Аблинге, маленькой литовской деревушке, сожженной фашистами на второй день Великой Отечественной войны. Как хищные птицы, налетели гитлеровцы на деревню, еще не успевшую понять, что несет с собой эта война, – Аблинга праздновала свадьбу. Свист пуль и треск пулеметов заглушили пение деревенской скрипки, из всей деревни в живых осталась только пятимесячная девочка.

Отгремели бои. Опять заколосились поля, зацвели деревья. Бетонной пирамидки, поставленной над братской могилой, стало казаться недостаточно: трагедия Аблинги требовала всенародной памяти. И в 1972 году по инициативе клайпедского мастера В. Майораса на месте пепелища собрались резчики. Сыновья и внуки тех крестьян, которые долгими зимними вечерами резали деревянную ритуальную скульптуру (теперь она хранится в музеях). Хотя скульптура эта считалась религиозной, она была далека от церковных канонов – вышедший из рук мастеров Христос оказывался похожим на усталого, годами недоедавшего мужика, богоматерь – на крестьянку, плакавшую над измученным, забитым до смерти сыном.

В нынешней жизни эта скульптура потеряла смысл, и золотые руки мастеров не находили применения (лишь некоторые из них нашли себя, занявшись бытовой пластикой – мелкой деревянной резьбой, напоминавшей русскую богородскую). Идея предложить резчикам создать Аблинский мемориал была неожиданной и смелой. Художников познакомили лишь с общей идеей памятника, и большинство из них работало без рисунков и эскизов, :.рислушиваясь лишь к собственному представлению о прекрасном, присматриваясь к форме доставшегося ему ствола – к его неровностям, дуплам, наростам. «На дерево надо смотреть подольше, оно само подскажет, что с ним делать», – сказал один из мастеров, принимавших участие в этой работе.

Сейчас на холме Жвягиняй, где была когда-то Аблинга, возвышается несколько десятков пяти- и восьмиметровых дубовых памятников.. Каждый посвящен одному из погибших, взятые же вместе, они образуют удивительный, исполненный высокого гуманистического пафоса ансамбль. Убедившись в успехе замысла, резчики исполнили еще несколько деревянных скульптур для промышленного города Шяуляй, опять-таки вырезав их из цельных дубовых стволов. Мастер Л. Тарабилда украсил колхоз имени И. Билюнаса, воссоздав в дереве героев произведений этого революционного писателя. А сейчас Общество народного искусства Литвы планирует привлечь народных мастеров к оформлению детских садов и домов культуры.

...В Аблингу, не переставая, идут машины. Люди едут туда из разных республик, чтобы воочию увидеть, ощутить красоту народной души, воплощенную в этом удивительном ансамбле. Памятник погибшим литовцам одинаково волнует и русских, и азербайджанцев, и казахов, и молдаван. Глядя на непрерывный поток поднимающихся на зеленый холм людей, я вспомнила о другом, та; ком же многонациональном потоке, который устремился на Всесоюзную выставку самодеятельного искусства...

Когда размышляешь над этим, становится ясно, что организация Всесоюзного фестиваля самодеятельного творчества трудящихся определена ходом всей жизни нашего общества, порождена самой действительностью. И эта же действительность подсказывает, что сейчас нам надо собрать опыт всех республик, обобщить его, подумать над ним. Движение жизни неостановимо, но когда мы говорим «фестиваль на марше», то подчас забываем о том, что путь его не окончится у ленточки финиша. Сейчас мы осмысливаем то, с чем подошли к сегодняшнему дню. Впереди – день завтрашний, для которого фестиваль (не кампания, а часть постоянной работы по подъему культурного уровня народа) послужит исходным зерном развития. Того развития, при котором переполняющее народную душу богатство выплескивается звонким песенным ладом и сбереженная в веках красота делается достоянием сегодняшней жизни: «Разбивай, ,душа, немоту свою, открывай, душа, красоту свою, выходи, душа, не жалей себя, людям всем, душа, перелей себя».

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.