«Скучные» родители

— Иногда мне кажется, — не столько для Ирмы, сколько для себя самого сказал Верин отец, — что моя дочь — урод. Случается же такое! Был нормальный ребенок, а выросло сплошное отклонение от нормы: упряма, родителям дерзит, все взрослую из себя корчит. Чтоб в мое время да кто-нибудь с отцом, с матерью так разговаривал!..

— Давно это началось? — после долгого молчания спросила Ирма.

— Года два. Знаете, что она однажды заявила? Скучно мне, говорит, дома...

Ирма смотрела на этого прибитого обрушившимися на него несчастьями человека и думала о том, что в своих родительских «партиях» с детьми многие, сами порой того не замечая, ставят себя в трудное положение. Часто ли родители задумываются над тем, как ведут себя с ними, что дают им, чем привлекают? Если в их отношениях с детьми намечается нечто вроде разлада, они торопятся одернуть свое повзрослевшее чадо, поставить его на место или, наоборот, подлаживаются под него. А то ли это, что ему нужно?

— Кто бы мог подумать, что так получится! — горестно разводил руками Верин отец. — Я был уверен, когда выгнал ее, что она пойдет к родственникам или в крайнем случае к знакомым.

— Нет, Виталий Александрович, к родственникам пойти она не могла...

— Почему? — почти закричал Новиков.

— Потому что у нее есть свое самолюбие, самолюбие повзрослевшего подростка. — Ирма говорила, как всегда, тихо, с мягким, чуть тягучим прибалтийским акцентом. — Не ищите в ее поступках логики, тут сплошные эмоции, искаженные эмоции. Для вас она была и остается ребенком, но для себя она взрослая. И чтобы доказать вам, что она не ребенок, Вера идет на все.

— Вы оправдываете ее? — с горечью воскликнул Новиков.

— Нет, — покачала головой Ирма, — пытаюсь разобраться.

До двух ночи Вера, глотая слезы, прослонялась по улицам. Конечно, она могла пойти к тетке, но та стала бы созваниваться с родителями, все улаживать, а этого Вера уже не хотела. Пугала и отталкивала ее даже не отцовская «грубость», а удручающе бесцветная и унылая домашняя атмосфера, которую она про себя окрестила «тоской зеленой». Когда она ходила в дневную школу, все разговоры с родителями сводились большей частью к тому, какую оценку получила Вера и подготовилась ли она к контрольной. Вера и в вечернюю школу ушла, чтобы не ощущать этой, как она считала, унизительной зависимости.

Было время, когда она сама приставала к отцу: «Пап, ну поговори со мной, мне скучно!» Но отец, зевая, отшучивался: «Сейчас оркестр приглашу!» К матери же и приставать не стоило: до того она была замотана. И постепенно жажда общения с родителями стала угасать. Вначале подспудно, незаметно («У тебя свои интересы, у взрослых — свои»), потом все ощутимей («Чего скрытничаешь, могла бы и поделиться, не чужие!»). Увы, это был уже запоздалый призыв.

Деревяхина, конечно, дрянь — продала Веру дешево и мелко, но уж лучше Милкин рассыпчатый смех, чем постные нравоучения отца. Тем более, что общество у нее собирается хотя и разношерстное, но веселое и интересное. То мастер спорта по альпинизму придет, то артист, то еще кто-нибудь... Разумеется, сама Вера не могла разобраться ни в истинной ценности Милкиной компании, ни в тех причинах, которые объединяли столь разных и непохожих друг на друга людей. Да она и не пыталась ничего понять. Главное, там было «здорово» и там ее «не учили жить».

И Вера пошла к Деревяхиной...

Вскоре мать получила от Веры записку: «Пожалуйста, не ищите меня. Я живу у знакомой. Мне уже семнадцать лет, и я вполне самостоятельная. У меня есть паспорт. Если пойдете в милицию, уеду вовсе».

Ирма была слишком опытным работником милиции, чтобы не найти выход из создавшегося положения. Она подключила к поискам Веры и своих бывших подопечных и ребят из оперативных отрядов райкома комсомола. Через два дня адрес Деревяхиной был у нее на столе.

Новиков приходил к Ирме каждый вечер. Ей было искренне жаль его, но однажды она все же сказала:

— Думаю, дочь ваша, Виталий Александрович, ушла из дома не столько потому, что вы ее выгнали, сколько, простите меня, потому, что ей было невыносимо тоскливо и одиноко.

Голос Вериного отца сразу стал громким и неприязненным.

— Вы что же, полагаете, я перед ней лезгинку танцевать должен был? Да я прихожу домой вымотанный и усталый — у нас, у прорабов, рабочий день ненормирован, — разве мне до ее настроений? Еще когда маленькая была, ладно, понять можно, а когда дылда здоровая...