— Зачем? Я же не белочка. Дорогу неразумно не перебегу, — отвечает он. И опять о листьях.

Двадцатый год или чуть больше приезжаю я на эту землю после войны, вижу все — что меняется к лучшему и что пока неразумно, но такого листопада я еще не видел.

Я радуюсь и жалею Яна Ваныча.

— А я все люблю, — говорит он. — Вот и на пенсии, и деньги платят теперь хорошо. Жизнь!

— Неужто на пенсии?

— Положено, но вот, видите, работаю...

И вновь — листья, море листвы. Листья клена, дуба, липы, ольхи, тополя, осины, березы, акации и каких-то безвестных кустарников, о которых я не успел расспросить Яна Ваныча. Они летят и прилипают к мокрому асфальту. А машины, мчащиеся мимо тротуара, старые и новые — удивительно сохранившиеся «Победы» и последней модели «Волги», «Москвичи» и «Запорожцы», «Жигули» и инвалидные коляски под настоящий автомобиль — вздымают

эту листву с мостовой, и она вновь летит, ложится на тротуар, старая, молодая и юная, не дожившая свой короткий век.

— Хорошо стали жить люди, — говорит Ян Ваныч. — Что ни человек — с машиной. Сейчас все на «Жигули» бросаются.

С моря подул ветер, и чайки метнулись к реке, где тише и спокойней. Море и река тут рядом, узкая полоска земли между ними — улица наша, тротуары, железная дорога и дома — и чайки всегда, когда море начинает волноваться, перебираются на отмели реки, более тихие. Они парят над дорогой, над машинами, над домами, над людьми, чтоб потом вернуться, как только море утихнет.

— Ищут где лучше, — говорит Ян Ваныч о чайках, будто угадывая мои мысли. — А что находят? Жаль их, гибнут...

Я не знаю, что находят чайки. Просто не очень люблю этих хищных птиц, но море и реку эту люблю.

Море было здесь холодное и летом, а река, увы, мало приносила радости любителям рыбалки, хотя мы не раз очень старались: я и сын.

И все же река и море прекрасны, особо в дни спора между ними. Море в часы шторма хлещет в устье реки и не дает ей выбросить свои пресные воды и смешать их с солеными, и тогда река начинает в ответ безумствовать: выходит из берегов, заливая отмели и островки, овражки и луга, и назло всем к людям рвется — к их домам и сараям. И люди вынуждены уходить, уплывать — с детьми и скотом, но на то они и люди, чтобы после опять возвращаться к себе, на обжитое место. И река это знает и восстает не против людей, а против моря. Она спокойнее моря.

— От реки чайки и гибнут, когда ветер с земли их гонит обратно на море, — поясняет свою мысль Ян Ваныч. — О провода задевают...

О проводах я как-то не думаю, а вижу еще один лист — шестипалый, вроде знакомый и совсем удивительный в этих местах, и не один, а их много — больших, в капустные, и чуть меньше, зеленых, пожелтевших и вовсе бурых.

— Так это ж каштан, — объясняет мне Ян Ваныч уже почти с украинским говорком. — Только каштан здешний несъедобен...

А я думал, что каштаны растут только в Киеве и на юге России.

* * *

Мы разговариваем всегда на ходу. Не хочется отрывать Яна Ваныча от дела. Да и я вроде берегу время — не отдыхать приехал.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.