Семейное дело

Кладовщица не дала Анне второй прибор, пришлось обращаться к начальнику службы. Он, морщась, выслушал ее и заставил писать объяснительную, а затем вызвал кладовщицу и велел оформить акт на ремонт прибора за счет виновной. Анна краснела и бледнела от стыда и обиды.

Возвращаясь в цех, она шла по асфальтированной дорожке, и сильный ветер гнал ей навстречу сухие листья и снежную крупу. Она отворачивала раскрасневшееся лицо, то наклоняясь вперед, то бежала боком, вприпрыжку, то пятилась спиной. Ветер дул с неослабевающей силой, от него слезились глаза, одежда облепляла фигуру — стройные ноги, девически узкие бедра, тонкую талию и невысокую грудь. «Неужели Николай не мог сам сходить и все уладить, избавить ее от унизительного разговора с начальником, от упрашивания желчной кладовщицы. Всему научила, — думала она с горечью, — кроме уважения к самой себе. Если уж сейчас его так заносит, то что будет потом, когда он и впрямь станет старшим по должности? Он доведет меня до того, что я стану ему вредить...»

Ей стало стыдно своих мыслей, и она решила думать о чем-нибудь другом, например, об отпуске, который еще очень и очень нескоро. О маме с папой — они тоже далеко-далеко, словно на другой планете. О них тоже грустно думать, потому что папа серьезно болен — у него диабет, а у мамы — склероз. Она говорит (преувеличивает, конечно), что может умереть в любую минуту. Грустно, грустно, все грустно, а впереди — зима! Первая зима на новом месте. Что она принесет? Анна с болью подумала о том, что вот у них приличная зарплата, отдельная квартира со всеми удобствами, интересная работа на крупном заводе. В городе есть Дворец культуры, стадион, бассейн. О чем еще можно мечтать? Но почему ей всегда так скучно, так тоскливо и одиноко? И все время хочется куда-то уехать. Может быть, от самой себя, от своей серости?

Она открыла дверь в цех, и горячий сквозняк ударил в лицо. Это было приятно после пронизывающего ноябрьского ветра. В цехе стоял остренький, отдающий канифолью запах, и он тоже казался приятным. Кругом аппараты, трубы, кабели, стальные конструкции и — ни души. Весь немногочисленный персонал, видимо, там, где щелкает тормозными башмаками мостовой кран, наверное, что-то случилась с газгольдером или с фланцем, скорее всего, пробило прокладку, оттого такой острый запах.

Когда она поднялась в щитовую, Николай сидел за столом, положив голову на руки. Глаза у него были сонные. Он завернул манжет халата и, постучав по часам, оказал недовольным тоном:

— Ты ходила пятьдесят минут.

Она молча отошла к щиту и перед застекленной крышкой прибора, как перед зеркалом, принялась приводить в порядок растрепавшуюся прическу.

— Почему так долго? — спросил он.

Она посмотрела на него как на пустое место.

— Мог бы сам сходить, он же твой приятель.

— Как «он»?

— Начальник.

— Ага, значит, пришлось объясняться?

— Доволен?

— Не я же разбил прибор.

— Но ты же производитель работ, начальство! Не уследил.

Взбивая двумя руками пышные свои волосы, она повернулась к нему и встретила его пристальный взгляд. Раньше, когда он начинал злиться, она обычно терялась, ей становилось неловко за него, и она уступала. Теперь же, почувствовав какие-то странные неодолимые толчки, то ли упрямства, то ли любопытства, она усмехнулась и со злой усмешкой сказала:

— Я думала, став инженером, ты изменишься, а ты как был хамом, так хамом и остался. О том, что я женщина, ты вспоминаешь только тогда, когда хочешь есть.

— Слушай, чего тебе надо! — взъелся он. — Чего ты все воспитываешь меня? В институте все уши прозудила своими нотациями, а теперь — тут. Надоело! Вот так сыт! И вообще, мы на работе, хватит трепаться. Бери прибор и топай на первый газгольдер. Проверишь подключение датчиков и спиралей. Потом «прозвоним» линии от местного щитка до панели. Связь через первую жилу. Все, катись!

От негодования и обиды у Анны перехватило горло, будто те слова возмущения, которые она хотела высказать ему, ринулись все разом, переплелись и застряли, настолько их было много, и такие они были все колючие. Закусив губу и гордо вскинув голову, она схватила прибор, телефонную трубку с батарейками, примотанными синей лентой, круто повернулась и уже возле лестницы, взявшись за перила и глядя потемневшими от гнева глазами, сказала: