— Ничего с неводом не случилось бы — он новый, — говорил Наукуч, хотя чувствовал свою неправоту, отчего еще больше злился.

— Не случилось бы, не случилось бы... — передразнил Ыкилак, не находя слов.

Касказик молчал. Он протянул руку к костру, нашел ветку с горящим концом, сунул дымящийся конец в черное чрево трубки, донышко которой прикрывал тонкий слой табачной трухи. Затянулся жадно, загнал дым в легкие и долго не выдыхал, наслаждаясь приятным, расслабляющим все тело головокружением. И, когда уже совсем нельзя было не дышать, сделал длинный выдох, медленно, небольшими порциями отпуская сладостный, чудодейственный дым, и заговорил:

— В давнее время, когда только-только нивх поднялся на ноги, не было реки Тымы. Не было тогда на нашей земле никаких рек вообще. Но уже жили на этой земле нивхи — совсем немного родов. Быть может, и родов еще не было. Плохо им жилось, трудно им жилось. Не было тогда зверя в обилии, не было тогда и рыбы в обилии. И, быть может, совсем бы не поднялись нивхские рода, если бы однажды Тайхнад — сотворитель всего живого — не ступил на нашу землю. Он вышел на землю там, где сейчас Тымы с морем встречается. Вышел на землю Тайхнад и пошел в глубь суши. Там, где прошел Тайхнад, осталась глубокая борозда. Помогая себе, он бил по сторонам бичом. Щелкнет бичом влево — останется на земле длинный след. Щелкнет бичом вправо — останется такой же длинный след. И за Тайхнадом волною пошла вода. След Тайхнада стал рекой Тымы, а следы от бича — притоки. Длина дороги Тайхнада — четыре дня езды на собаках. И однажды, когда первые нивхи сильно голодали и уже испуганно думали, не жить им в этом мире, Тымы забурлила. Забурлили и ее притоки. Это добрый бог Тайхнад послал к берегам нашей земли, во все реки несметные стаи горбуши. И это чтобы нивх не умер с голоду. Чтобы нивхских родов было много. Чтобы в нивхских родах было много людей. Тайхнад тогда сказал нивхам: «Пусть каждый возьмет себе столько рыбы, сколько нужно ему и его собакам». Но некоторые нивхи забыли слова бога. Рыбы было очень много, и эти нивхи, поймав горбушу, откусывали вкусные носы — хрящи, а рыбу выбрасывали в воду. Так люди эти калечили много рыбы. Тайхнад рассердился. Он сделал так, что в следующее лето в реки пришло немного горбуши. Но люди подумали, что рыба еще подойдет, и снова откусывали носы, а саму рыбу выбрасывали. Но вот пришла осень, а стаи осенней кеты так и не подошли. Та зима оказалась очень трудной — во всех стойбищах людей поубавилось. Снова пришла лето. Горбуша устремилась дорогой Тайхнада. Сытость пришла к нивхам. А когда человек очень сыт, а вокруг пищи много, он теряет память, его ум становится не длиннее его носа. Нивхи опять ели только голову, а саму рыбу выбрасывали. Тогда Тайхнад сделал так: два лета подряд нивхи видели в своих реках лишь редкие хвосты горбуши. Только тогда люди научились беречь рыбу — свою главную еду. Теперь у них не пропадала ни одна рыбина. С тех пор и повелось: горбуша приходит в большом обилии лишь раз в три лета. Л в остальное время ее приходит мало. И у нивхов теперь уже никогда не пропадает ни одна рыбешка.

Старик кончил говорить. Братья знали, зачем отец вспомнил предание. Ыкилак подумал: «Хорошо, я сделал, что выпустил часть рыбы: сегодня тепло, и рыба бы пропала раньше, чем мать управилась». Наукуч же исподлобья глядел на отца: «Ну и хитрый старик. Вон как все повернул».

Утром Касказик вернулся в стойбище.

Восемь дней ловили братья у мыса Камр-ах, делали два — четыре замета в день и в шесть рук резали рыбу. Весь хас в два яруса — шестов семьдесят — был завешан юколой. Дни стояли ясные, и первая партия юколы уже завялилась. У мыса теперь делать нечего — негде развешивать рыбу. К тому же кета уже проскочила перекат и ушла выше.

На девятый день Талгук спустила с хаса первые шесты и связала упругую подвяленную юколу в большие связки. Братья загрузили лодку и двинули ее вверх — к стойбищу. Талгук же вернулась домой пешком. Если погода простоит такая же, то дней через семь-восемь можно будет вернуться за остальной юколой.

Еще издали сквозь шум течения братья услышали гулкие звуки ударов — отец мастерил лодки. Ыкилака охватило нетерпеливое любопытство: много ли сделал отец за их отсутствие? И велико же было его изумление, когда, выйдя на берег, он увидел совершенно готовые, стройные, ровно оструганные долбленки. Отец наносил последние удары острым поделочным топором. Плоские щепки взлетали после каждого удара и, повисев в воздухе, словно большие белые бабочки, плавно оседали на потоптанную траву. Касказик сделал еще пару легких ударов и положил топор на удлиненный козырек кормы, Две лодки, сверкая белизной свежей рубки, радовали и восхищали. Касказик старательно вытер пот со лба горячей от работы ладонью и, довольный, улыбнулся едва заметной для стороннего глаза улыбкой.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.