Талгук же зачарованно глядела на добычу своих сыновей и машинально считала хвосты. Она в своем счете уже прошла сотню, когда старик движением плеч показал, что недоволен бездействием жены. Талгук знала, чего требует ее муж. Она схватила плоскую деревянную миску и средний по размерам нож, отправилась к лодке, где лежали крупные самцы. Хорошо наточенный нож легко врезался в хрящи, и Талгук отрезала голову за головой, а сама восхищалась: насчитала более сотни хвостов в одной горке. Но много рыбы еще под низом, прикрытой сверху другой. Сотни две рыбин будет. А другая куча еще больше. Талгук удовлетворенно и радостно улыбалась, но тут вобрала голову в плечи, словно ее уличили в чем-то нехорошем. «Добрый дух, не смотри на меня сердито. Я знаю, нельзя быть жадным и грех считать твой дар: сколько бы ты нам ни дал — много ли, мало ли, — мы всегда благодарны тебе. Не сердись. Не обходи нас...»

Талгук бросила крупные головы в студеную воду, смыла густую слизь и принялась ловко их расчленять. Жаберные крышки и костяные обводы пастей с большими загнутыми зубами она легко убрала короткими движениями ножа. Отделила челюсти от головы.

Чай пусть себе греется. Касказик будет есть лакомство. Для начала старик положил в рот полоски нежнейших челюстных мышц с тонким, мягким хрящом. И, когда разыгрался аппетит и рот стал заливаться слюной, разжевал мясистые щечки и следом же — большие, разрезанные пополам глаза. К тому времени, когда старик добрался до главного лакомства — крупных носовых хрящей, запел чайник: значит, вот-вот закипит.

Братья тоже ели головы. Но, стремясь быстрее наесться, избавили себя от лишних хлопот и просто срезали только хрящеватые носы и, разрезав пополам, жевали крупно и смачно.

Мужчины вдоволь полакомились, потом пили обжигающий душистый чай, радовались обилию добычи и постарались хоть на этот миг забыть о больших, но дальних заботах. В довершение всех радостей с наветренной стороны жаркого костра пеклась распластанная крупная кетина. Красная рыбина от жара становилась еще краснее, испускала дразнящий, аппетитный дух, исходила соком и жиром.

Талгук подобрала кости и недоеденные хрящи от кетовых голов, бросила собаке. А сама в это время мысленно говорила с Курном — всевышним духом: «Видишь, как мы хорошо делаем: ни одной косточки от твоего дара не пропало. Делай нам всегда хорошо».

Талгук не стала ждать конца трапезы — принялась резать рыбу. И старик допивал чай в одиночестве — сыновья занялись мокрым неводом: нужно выло очистить его от травы и развесить на шестах, чтобы побило ветром. Нити из крапивы боятся сырости, и, если после замета оставить невод комом, его быстро можно погубить. Особенно когда тепло.

Сыновья-добытчики пробудут на мысу дней десять. Потом рыба пойдет вверх и перед тем, как устремится на нерестилище, задержится в Пил-Тай-хуре: будет ждать, пока созреет икра. Вместе с сыновьями мать проведет все дни на мысу. Ей предстоит очень много работы; ни одна кетина не должна пропасть. А у переката рыба жирная, мяса в ней много. И приходится срезать по две, а то и по три полосы с каждого бока. Тонкие полосы быстрее схватятся солнцем и ветром, быстрее провялятся. Правда, в долине Тымы дождей меньше, чем на морских побережьях, но и здесь иногда случаются многодневные дожди, особенно во второй половине осени. И очень важно, чтобы рыба успела между дождями подвялиться. В сырую погоду рыба портится, и получается плохая, заплесневелая юкола. Об этом знает любой нивх, и в сезон заготовок юколы каждый нивх молит богов, чтобы светило солнце. В долине Тымы больше солнца, потому и лучшая юкола получается у здешних жителей.

Касказик после утренней еды принялся сооружать шалаш. Сыновьям и жене предстоит много работы. И надо, чтобы они нашли от ветров и дождей укрытие. И когда наступило время полуденной еды, просторный шалаш из ветвей и травы был готов.

Потом старик ходил в стойбище — принес спальные вещи, немного нерпичьего жира и посуду. Старик был в тот день благодушен, потому лишь мысленно сказал, слегка досадуя: «Как мальчишки — нет бы сразу захватить с собой в лодке. Теперь приходится за них мне спину ломать».

Ыкилак помогал матери: с помощью варкама — рогатулины с длинной ручкой — поднимал на перила хасов увешанные красными широкими полосами шесты. Касказик удовлетворенно наблюдал за спорой и красивой работой жены: все полосы — с боков вместе с кожей и с середины ближе к хребту — срезаны аккуратно, без порезов. Такая юкола не только радует глаз, когда висит на шестах. На гладко срезанную поверхность рыбы меньше садится мух.

Хорошо режет рыбу жена. У нее всегда, получается хорошая юкола. Такой юколой не стыдно угостить самого почетного гостя.

После того, как братья подняли на просушку неводок, Наукуч лег в высокую, плотную траву, закинул за голову руки и, ни о чем не думая, глядел в белесоватое, нежаркое небо. Наукуч не хотел думать. Но ловил себя на том, что он раздражен. Его раздражало все: и то, что рыба так обильно подошла, и то, что Ыкилак сообразил залезть на дерево и оттуда просмотреть реку, и то, что мать так быстро и старательно режет рыбу. Наукуча раздражало и то, что отец радуется улову. Отец, правда, никак не проявил радости: ни словом, ни жестами. Но Наукуч знает отца: тот от радости еще больше задумается, уйдет в свои мысли, которыми ни с кем не поделится — разве только с матерью, да и то когда сочтет нужным. Лишь глаза, вдруг потеплевшие, и глубокое, нечастое дыхание выдают отца. Радуется...

Солнце уже пошло к закату. Стало прохладно. Наукуч поднялся и невольно взглянул в сторону хаса. Уже почти половина перил занята шестами, с которых, как гигантские языки, свисала свежая юкола. И опять защемило сердце, и Наукуч отвернулся, отошел в сторону, зло пнул валежину.

Перед вечерним Чаем мужчины снова лакомились кетовыми головами. Талгук же собрала рыбьи сердца. И пока старик и сыновья вкусно хрустели, пережевывая сочные хрящи, Талгук сварила и подала рыбьи сердца. Это блюдо красит собой трудный, но радостный день кетового промысла. И добытчики ели молча, не спеша, жуя упругие, но нежные мышцы — нужно сполна насладиться редкостной, но сегодня обильной пищей.

Вечерний костер набрал силу, и его нужно было только поддерживать. Ыкилак приволок сукатый сушняк, отбил сучья, ствол перебил, ударив о землю.

Раздражение не покидало Наукуча. И чтобы освободиться от него, Наукуч сказал:

— У нас был бы больший улов. Все из-за Ыкилака — это он выпустил рыбу, когда мы притонили очень много.

Ыкилак рассердился:

— Ты хотел, чтобы мы сразу порвали невод?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.