— Ну и правильно! Вы же снайперы. Не в штыковую же вам идти. Вы уж, девчонки, не лезьте, и вам еще дела выпадут...

— Обнадежил ты нас, ветеран! До скорого! Пиши.

— И ты... и вы тоже — пишите!

Наутро — наряд у зенитно-пулеметной установки. Тупое рыльце «максима», вздернутое в небо, и ленты со знакомыми бронебойно-зажигательными. Четыре красных — одна зеленая. И вот они, «юнкерсы», кружатся над Руссой, входят в пике. Ближе, ближе, ближе! Терпи, пулеметчик, терпи, не тереби зря гашетку. Черно-желтые кресты на крыльях, свастика на хвосте — они заслоняют солнце. И Леня, превозмогая себя, всаживает очередь в пустоту — четыре корпуса упреждения, как наставляли командиры. «Безнадега!»— мелькает в голове. Но вот они, красные искорки, летят в небо, а «юнкере» словно готов наткнуться на них. Ну же! И сам подаешься вверх, как будто можешь подтолкнуть пули, сунуть их в самое брюхо самолета.

Нет, разошлись искорки с «юнкерсом», и он сыпанул бомбы, как поленья, горизонтально. «Слышу — значит, в стороне упадут»,— проносится в голове завет тертых, обстрелянных фронтовиков. Вот он, собака, качнув крыльями, вышел из пике, полез в горку, а на смену ему вниз обрушивается другой. Теперь этому четыре корпуса вперед! Ну, «максимушка», не подведи! Пот заливает глаза. Ай да наряд достался жаркий, не замерзнешь в эту стужу!

Налет кончился, и Леня вместе с остальными пулеметчиками пришел в избу отдохнуть, поесть горяченького. Только расселись — Леня спиной к окну,— снова зарычали, захрипели фашистские самолеты. Нарастающий вой впился в уши и тут же оборвался, пропал. И не успел Леня сообразить, что это значит, как раздался грохот, и словно железный молот обрушился на его ногу. Тут же и второй удар, в голову.

...Очнулся Леня от страшной боли в левом боку, такой, что дышать невозможно. В избе пыль столбом, из развороченной стены свищет ветер. «Полбока, наверно, нет»,— решил Леня и сунул руку под шинель. Ни раны, ни крови. Сухо. Тогда он попробовал пошевелиться — странно как-то, словно нет правой ноги. Приподнялся и увидел: из сапога ручейком стекает кровь.

— Раненые есть?— Это от порога тоненьким голосишком Аня, санитарка.

— Кажется, я,— выдохнул Леня.

Друзья вытащили Леню из избы. Аня кинулась перевязывать, попыталась разрезать сапог — у нее не получилось. Бурча что-то насчет маменькиных дочек, Борька вынул складной нож, бережно, чтобы не задеть ногу, располосовал сапог. Аня перевязала.

— Эх, парень,— свистнул Женька,— считай, что попало тебе в самое уязвимое место, как Ахиллу!

— Да, да,— подтвердила Аня.— Так и называется — ахиллесово сухожилие.

— Это тебя стабилизатором рубануло,— заключил Борис.— Ну и везучий ты! Ведь можно сказать, прямое попадание бомбы — и не взорвалась.

Раненых стали собирать для отправки в санбат. Ребята не отходили от Лени. Женька сунул ему глыбку сахара, обкусанную по бокам, Борька торжественно вручил последнюю тридцатку — «красненькую».

— Нам ни к чему, а в вашем положении, молодой человек, может пригодиться. Да не унывай, дружище, мы тебя ждать будем. Мы ведь всегда вместе!

...Через день к нему в санбат пришла Наташа. Сначала он услышал знакомый голос:

— Тут у вас лежит один из наших пулеметчиков.

— Тут много разных — и пулеметчиков и кого хочешь. Нельзя сюда — и точка,— ворчливо отвечал санитар.

Но она все-таки прорвалась, остановилась перед этим скопищем раненых, увечных людей, потом негромко окликнула:

— Леня! Ленька!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.