Что же он за человек?
Он хочет: «Быть конкретнее. Деловым». Он спешит добавить: «Не тихоней, разумеется, а то побаиваюсь поспорить с тем, кто важнее меня».
Мне нравится: он искренний человек. Он знает свои недостатки («Можно было бы немного поскромнее быть, побольше работать, но неохота»). Я спросил, сожалеет ли он о чем-нибудь, чему его в детстве, в семье, не научили. И он, подумав, ответил: «Трудолюбия бы побольше. Все у меня по настроению». Он вспомнил, как ему говорили, когда он приносил тройки: «Учись, а то лопату дадут, в мороз ямы копать будешь». Как его иногда «пугали» заводом.
И вот теперь он с удивлением открыл для себя, что завод — это не одни лишь «станки» и какие-то неодушевленные «рабочие». Здесь, как дома, как в классе, тоже люди рядом, и у каждого — свой характер. И кого-то он уже считает «хорошим человеком», а кого-то обходит стороной. И в душе ему обидно, что начальник цеха, знающий дело, но нервный человек («Он, конечно, болеет за цех»), порой переходит на крик («Я-то привык, но он новеньких пугает»).
И, разумеется, перед ним уже встали кое-какие «вопросы».
Он попросил мастера: «Настройте станок», — но тот отмахнулся: «Ладно, ладно, некогда... Пока крутится!» Он сам нашел наладчиков, попав к ним в неурочное время — в домино играли, — они не попели с ним к его станку, а сказали, не отрывая глаз от стола: «Сам чего-нибудь там подкрути...» Потом ему, сдельщику, потерявшему два часа, не оплатили простоя, а записали в табель «семерку», как будто он работал полный день. И еще задача: он поднял руку за «Сережку-сердитого», выбрал его комсоргом, а Сережке за споры пришлось уйти из цеха, и теперь он должен его «переизбирать» («Я рабочий, главный человек в обществе, а Сережку защитить не смог»).
В семнадцать лет умеют многое замечать. Но в этом возрасте не знают ответов на маленькие загадки жизни — лишь смутное чувство неудовлетворения известно семнадцатилетнему. Щемящее чувство обиды.
Я спрошу вас: хорошо это или плохо, когда заводской юрист говорит: «Жалоб от подростков нет. Даже телефонных»? Уверен, вы улыбнетесь в ответ, подумав: «А может, благополучие юриста не от благополучия обстановки...» Вот и я решил: оно оттого, что в семнадцать лет мало кто бывает докой в законах. Если не помочь, не подсказать, не просветить, семнадцатилетний будет считать, что у него есть лишь право «работать на час меньше взрослого» да «не работать в третью смену», а в остальном он положится на совесть мастера или того самого наладчика, который страстно забивает козла. Он не подумает искать поддержки ни у комсомола, ни у профсоюза. Я мог бы назвать его «маменькиным сынком», сказать ему, что пора научиться «качать права», но его и без меня награждают прозвищами и учат быть «настоящим рабочим». Каждый по-своему.
Кто рядом с ним, кроме товарища, соседа по станку?
Администратор. Нынче психологи четко определили: у администратора три типа отношений с семнадцатилетним. Три позиции. Доброжелательная. Безразличная. И позиция сопротивления. Это то, что в просторечии паренек оценивает так: «Этот к нам всей душой, а тот только и знает докладные пишет».
На заводах Форда по конвейеру через некоторое время пускают бумажный стаканчик с минеральной водой. Изобретение заводского психолога. Рабочий работает интенсивнее, и, может быть, ему придет на ум мысль: «Босс заботится обо мне». Тонкий расчет!
Я разговаривал с молодыми сибирскими социологами, занятыми проблемой адаптации рабочих на заводе. Они считали «стаканчик» не лишним, но полагали, что нам «важнее убрать беспардонное отношение к молодежи мастеров». Они рассказали мне о своем эксперименте. В одном цехе рабочие говорили: «Живем, как в безвоздушном пространстве». 78% высказались в таком роде, считая причиной текучести (катастрофической!) отношение к себе администрации. В другом цехе, аналогичном по условиям труда, заработку и т. п., была иная обстановка («Как подумаю, что вдруг придется уйти из цеха, душу скребет!»). Увольнения случались только по настоянию самих рабочих. И вот сменили администрацию в первом цехе («Решили проблему мастера!»). И что же? Изменилась атмосфера, люди перестали уходить. Поползли вверх производственные показатели.
Но не слишком ли многого хотим мы от мастера? Мы хотим, чтобы низший администратор, за плечами которого лишь «школа мастеров» (а производственных хлопот масса!), был чуть ли не основным наставником молодого рабочего. В том числе и нравственным его учителем. Так и хочется сказать: наивная надежда!
Но когда-нибудь мы без улыбки сделаем это своей очередной программой. На одном радиозаводе ведется учет причин увольнения («Уволился из-за такого-то мастера»). Там хотят избавиться от тех, кто действует испугом, грубостью, кичится «твердостью руководителя» и строит управление на зависимости, на давлении. Там ищут другие, психологически обоснованные принципы. Душевные струны. И, быть может, уже пора добавить к традиционным принципам подбора кадров еще, один: «По психологическому признаку». По психологической совместимости руководителя и коллектива или, как говорят химики, «валентности».
Но мы живем сегодня и сегодняшним днем. И пока в массе мастер, увы, не воспитатель. Семнадцатилетний рабочий, перешедший улицу из школы на завод, как правило, образованнее, начитаннее, идеальнее его во взглядах. Он не симпатизирует своему наставнику, не противоречит ему. Он его снисходительно терпит, как терпел сильного, но недалекого «вожака» во дворе и какого-нибудь нелюбимого учителя в школе.
В том же городе, рядом с заводом, о котором я веду речь, есть другой завод, его коротко называют «Азот». Многие проблемы, при упоминании о которых люди горестно вздыхают, на этом заводе в какой-то степени решены. Вопросы профадаптации включены в колдоговор, в план социального развития завода. Две вещи были в свое время поняты на «Азоте». Первая — стиль взаимоотношений в Коллективе влияет на уровень устойчивости выбора профессии (человеку не так-то легко уйти с завода, если ему нравятся люди в цехе и он чувствует к себе доброжелательное отношение). И вторая — бесполезно работать с семнадцатилетними лишь методом массового охвата. Нужно работать индивидуально.
Вот уже несколько лет директор завода, человек сравнительно молодой, инженер-производственник, мыслящий широко, перспективно, социально, поддерживает эти две линии заводской политики. Он, казалось бы, без сожаления расстается с отменным специалистом, но неуживчивым администратором. Мастеров — каждую кандидатуру — утверждает заводской комитет профсоюза. Не исключительное явление, если мастер на «Азоте» поинтересуется, что паренек читает, или сам подсунет ему техническую книжку.
Социолог разделил всех молодых рабочих по уровню устойчивости выбора профессии на три группы — высшую, среднюю и низшую. И оказалось, что 65 процентов рабочих той группы, у которой высший уровень устойчивости, были члены бригад коммунистического труда. Эти цифры легли на стол директора как аргументация в пользу роли коллектива. Может быть, с этого визита социолога и началась дружба директора с людьми науки. Сейчас завод давно уже в теснейшем контакте с педагогами, психологами, специалистами по профориентации и профадаптации. Директору подсказали: «Выпускники школы, которая рядом с вашим заводом, понятия о нем не имеют». Директор подумал: «Надо, чтобы знали нас, химиков». В течение года в той школе работал факультатив — все о химии и химиках, вели его заводские специалисты. Всю долгую сибирскую зиму в заводском кабинете профориентации каждый день (!) поочередно дежурили ребята-комсомольцы, а раз в месяц завод устраивал день открытых дверей. Этого показалось мало. Создали свою станцию юных химиков, чтобы ребята, начав с игры, с увлечения, могли реально ощутить себя в роли «аналитика», «электрослесаря», «киповца». Заводу посоветовали: «Вам нужна хорошая реклама», — и профессиональные кинематографисты сняли о заводе два фильма. И так далее и тому подобное. И вот результат: 27 из 49 выпускников той школы, на которую направил свой залп завод, пришли в его цеха.
Скептик, возможно, воскликнет: это особые условия!
Оптимист скажет: надо бы сделать эксперимент нормой.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.