— Давай на техминимум ходи, скоро можно будет тебе детали давать, а там и на разряд сдашь.
— Давай резечик поточу! — сказал Караваев и пригласил меня подойти к наждаку.
— Подучивайся. У тебя вообще-то руки лежат... На теорию жми: там это угол заточки и прочее…
Желтые искры летели на его пальцы и скрывались где-то в его коже, пропадали, словно капли в песке. Я стою учусь. Подходит точить Шулейкин, ждет в сторонке. На голове кепка с оборванным козырьком, лицо перемазано тавотом, маслом, от этого глаза кажутся еще светлее.
Он смотрит на меня из-за спины Караваева и пытается улыбнуться. Я поспешно отворачиваюсь, сердце колотится, щеки горят. Я совсем не слышу, что говорит Караваев. Скорей бы кончилась смена, унести бы стружку, вообще прошел бы скорей этот день!
Надька уже сделала две нормы до обеда. Она вместе с Лидой Шмариновой — рыженькой, веснушчатой, шепелявой девчонкой — сделала «перекур». Зайдя в умывальную комнату, я увидела Лидку, которая высоко держала в руке зеркальце, и Надьку: высоко вздернув брови, Надька выщипывала лишние волоски рейсфедером, который Лидка стащила мимоходом с конвейера в «сборке». Кончив, она отдала его Лидке обратно, а та подошла к окну и тем же рейсфедером вытянула из пальца металлическую занозу. Обе они в косынках, которые торчат на головах, как старинные «кики», под косынками бигуди. После смены они «начешутся» и побегут на танц-веранду. Лидка ревниво осматривает покрасневшие, вспухшие Надькины брови.
— Обратно себя нахоливаешь? Смотри не отбивать Петьку, а то я тебе покажу!
Про себя Лидка говорит:
— Я не рыжая, а просто неудачная блондинка.
Первая зарплата! Наконец... В первый месяц я получила 35 рублей — ученические денежки. Я сознательно не брала аванс, чтобы потом все вместе... Когда мне дали ведомость, я еще раз вытерла об халат руки и расписалась не полностью, а так — Курб... и длинный хвост. Получилось неплохо. Деньги я положила в кошелек — три десятки и пятерка. Не так просто они мне достались! У меня даже на ступнях мозоли. Никогда не думала, что просто стоять семь часов на одном месте — труд, да еще такой, от которого бывают мозоли и на руках и на ногах.
Я ходила из магазина в магазин и не решалась разменять свои деньги. Я долго копалась и наконец, съездив на улицу Горького в магазин «Подарки», выбрала маленькую палехскую шкатулочку за 10 рублей. На ней были изображены две серебряные стройные грустные цапли.
Кассирша небрежно взяла мою десятку, небрежно бросила к себе в ящик, в кучу. Могла бы и полегче.
Мать, конечно, плакала.
— Ты вся моя опора! — говорила она. — Ты будь счастливей меня, слышишь? Я для тебя все сделаю.
Утром мать на площадке чистила туфли и говорила Маше Курковой:
— А моя-то вчера зарплату принесла. Маша ахала. Знаю, что глупо, а приятно!
Какое несчастье! Нет, правда, я невезучая. Надо же, чтоб так все совпало! Как раз вчера девчонок из другой смены — Клаву Воронову и Аню Целканову — послали как комсомольский пост на рейд. И они обнаружили в стружке эти проклятые ручки! Конечно, неизвестно, кто это сделал, но ясно, что из нашей смены, и теперь с Караваева будут вычитать за брак. Ведь детали денег стоят! Какая я сволочь! Но я не знала, что именно с Караваева будут вычитать!
Я же не знала, я не хотела!
Ну и как теперь быть? Не могу же я признаться! Это ж такое будет, такое... Но если молчать, то у Каравая возьмут деньги, а ведь он семейный, детный. Да и вообще таскать это все в себе? При моем характере — угрызешься. Как же быть? Прямо лопается голова. Вроде я и не из трусливых. Решиться? Эх, Зойка! Вспомни, как первый раз прыгала с вышки в бассейн. Такой огромный внизу, сверху он казался зеленой капелькой. Казалось, прыгнешь — пролетишь мимо, так он мал и далек. Мучительно хотелось сбежать вниз, от ветерка и внутреннего озноба тело покрылось гусиной кожей. Снизу махали, орали ребята. Ромка Воротников свистел и пищал поросячьим голосом. Тогда я подошла к самому краю, поправила шапочку, выпрямилась, прижала руки к туловищу — толчок!
Я прыгнула. Я смогла! Это дает такое ощущение жизни, когда преодолеешь что-то и «можешь». Конечно, очень здорово, когда вокруг все уважают тебя. Но в первую очередь ты должен уважать себя сам. Сама, Зойка! Что я делаю? Я уговариваю себя. Да, мне страшно! Страшно и стыдно. Но я должна пойти к Караваю.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Роман
Осмелюсь утверждать — открытия делаются молодыми учеными