Проходит еще несколько дней. Передают мне: зайди в горком комсомола к Саше Воронову. Прихожу. Встречает меня паренек, крепенький такой лобастик. На столе, смотрю, билет мой комсомольский и бумаги какие-то. Пока он по телефону звонил, я косым глазом: «Постановили: от исключения воздержаться до окончания следствия». «Чего там, — Шурику говорю, Воронову то есть, — воздерживаться: все равно мне кранты!»

— Фу-ты ну-ты! Ты слушай сюда, город хочет понять, человек ты или нет. Город-то из людей состоит!

Таких, как я, из тюрьмы, немного, конечно, было. Да ведь и речь-то не обо мне, а о Норильске. А то о чем же? Ну так вот.

Долго мы с ним разговаривали, часа, наверно, четыре. Все я ему про свою жизнь рассказывал. Не потому, что на помощь надеялся, а просто как человеку. Выхожу в коридор, слышу из-за двери: Шурик разговор с Красноярском заказывает, краевую прокуратуру.

И потянулось для меня время — ни ночь, ни день, серость сплошная. Почтальон идет — не повестку ли, думаю, мне несет? Звонят в общежитие — не по мою ли, думаю, душу? Наконец приезжает «воронок», сажают меня в него, рядом с шофером, правда, почему-то. Везут. В кабинете — старший лейтенант и капитан какой-то, все незнакомые. Дает чистый лист: распишись десять раз подряд. Расписался. Они смотрели, смотрели в четыре глаза, едва не нюхали, сравнивали с чем-то, потом переглянулись эдак понимающе вроде. Предъявляют пачку накладных: расписывался? Я смотрю: подпись вроде моя, а в накладных — телевизоры, швейные машины, даже два мотоцикла по девятьсот восемьдесят рублей каждый. Вот оно откуда пятнадцать тысяч-то получилось! «Нет, — говорю, — подпись на мою похожа, а расписывался не я. Не мог я на этих накладных расписываться!» «Ладно, — говорят, — все ясно, пиши объяснения, свидетельские. Все пиши, что ты про эту контору знаешь. Нас, — говорят, — не благодари, мы ни при чем. Ты Воронова благодари, его дружки всю краевую прокуратуру на ноги поставили, целая бригада следователей выезжала в район...»

Я потом как-то у Шурика спрашиваю: за красивые глазки ты меня полюбил, что ли? Смеется. «Ты, — говорит, — друг Ваня, рассуждать не умеешь логически. Если бы мы тебя потеряли, мы бы не одного тебя потеряли, мы бы всех твоих друзей потеряли, всех твоих знакомых, которые верили, что ты не виноват, — человек ведь не один на земле живет».

Такая вот приключилась история.

А в Норильске я вот уж седьмой год живу. Характеру моему эти места соответствуют...

Соавторы

(Юрий Карпухин, инженер, москвич, 29 лет)

...Не обращайте внимания на мое служебное положение, называйте меня просто Юрой.

Люблю ли я Норильск? Вопрос поставлен неправильно. Он должен состоять из двух частей: нравится ли мне собственно город и нравится ли мне здесь жить, то есть как я оцениваю его моральную атмосферу.

Если бы я только что прилетел из Москвы, на первую часть вопроса я ответил бы отрицательно. Чем может поразить Норильск? Красотой зданий? Оригинальностью планировки? Своеобразием, которое заключается в полном отсутствии деревьев?

Ваш брат журналист восхищается обычно Гвардейской площадью. А между тем это весьма обычная площадь весьма обычного города. Просто вы путаете две вещи: восхищение красотой и уважение перед самим фантом существования Гвардейской площади, существованием самого города здесь, на шестьдесят девятой параллели. Да, Норильск вызывает уважение, это уважение многократно возрастает по мере того, как знакомишься с историей его.

Вот вам ответ на первую часть вопроса: Норильск рос на моих глазах. Что же касается атмосферы города...

В Норильске я пятый год. Приехал в шестьдесят первом, после окончания института, по направлению. Просто по направлению. Я вижу, вы знакомы с системой распределения молодых специалистов. Норильск действительно не то место, куда можно направить человека в приказном порядке. Вы правы, я вызвался сам. Почему? Было много на то причин. Хотелось получить поле деятельности пошире, проверить некоторые идеи технического характера, которых у меня к концу института поднакопилось немало. Хотелось испытать себя на растяжение, сжатие и скручивание, но это чисто спортивный момент. Да и пора было примерить к жизни формулы некоторых моральных категорий, которые отчасти я вывел сам в перерыве между коллоквиумами и тренировками, а отчасти заглотал в готовом виде.

В Москве? В Москве такая примерка вряд ли была бы возможна: инерция бытия — инерция мышления. А эксперимент должен быть чистым.

Я понимаю, это звучит по-пижонски, но, говоря откровенно, слово «пижон» в применении но мне тогдашнему — определение предельно точное, хотя, может быть, и недостаточно полное.

Какие формулы я имею в виду? Ну, например, эта вот — «простой человек». Или в другой модификации — «простой рабочий парень». Что такое «простой рабочий парень», вы можете мне объяснить? А вы не задумывались над тем, что в общем виде эта задача не имеет решения?..

Когда я прилетел в Норильск, новый город уже начинал прорисовываться. Гвардейская площадь, разбросанные кварталы, куцые улицы, телецентр на Зуб-горе. Во дворах двухэтажные помойки: заносило сугробами по самый верх. Да, поначалу город мне не понравился. Нелегко чем-нибудь поразить москвича, а оценивать дела рук человеческих, внося коэффициент времени, поправку на время, я тогда еще не умел. Я много чего не умел, не понимал и не хотел понимать. Я никогда, например, не думал о тех, кто будет претворять мои модели в металл, взаимоотношения конструктора и рабочего представлялись мне некоей системой элементов, соединенных простейшими телекинетическими связями. Не без некоторого смущения должен признаться, что поначалу так и работал: принимал задачу, находил наиболее остроумное решение, а дальнейшее меня уже не интересовало.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.