Чрезвычайная миссия

— Господин генерал, если придерживаться подобной логики, то нам придется исключить и много других языков.

Сошлись на том, что будут пользоваться национальными языками и дипломатическим — французским.

В вагоне чрезвычайной делегации весь вечер ждали сообщения от парламентеров. И оно пришло:

«...Нам обещали ответ... к 20 часам вечера 14 ноября. Во избежание недоразумений просим прекратить братание и боевые действия на всем фронте впредь до нашего возвращения. Настоящее донесение посылается с разрешения старшего начальника штаба, где мы находимся».

В 23 часа Крыленко отдал приказание армейскому, корпусным и дивизионным комитетам V армии:

«Предписываю прекратить перестрелку и братание на всем фронте V армии до 20 часов 14 ноября — срока возвращения парламентеров. Ответственность за срыв дела мира падает на вас».

Делегация не сомневалась, что в полосе V армии приказание будет выполнено. Но как сделать, чтобы его исполнили и на других участках обширного фронта? Прекращение огня — первое условие для начала мирного диалога. Но есть и другой, скрытый и более важный смысл в немецком требовании. Это проверка того, насколько реальна власть того командующего, от имени которого прибыли парламентеры.

Решено было использовать связь штаба V армии и штаба Северного фронта с соседями, примыкающими на флангах; продублировать приказание и через Петроград — Смольный. Но делегаты понимали, что таким путем приказ дойдет только до тех войсковых частей, которые признают Крыленко в качестве главковерха. А армии, командующие которых еще исполняют приказы Духонина?

Во второй половине ночи Крыленко приказал вызвать Ставку. Могилев долго не отвечал. Наконец на телеграфной ленте отпечаталось: «У аппарата верховный комиссар Станкевич».

Крыленко менее всего ожидал, что к аппарату пожалует сей «генерал-комиссар»... Ну что ж, Станкевич так Станкевич. Но заметил: его в данном случае не интересует, «кто из лиц, в настоящее время состоящих при Ставке и берущих на себя ответственность за общее направление ее деятельности, находится у аппарата...» А дело в следующем. За линию фронта посланы парламентеры. Их безопасность, равным образом как и успех возложенной на них миссии, зависит от исполнения договоренности: повсюду должны быть остановлены братание и перестрелка. Ставка обязывается продублировать по своим линиям связи приказ главковерха, действующего от имени Революции и Совета Народных Комиссаров.

Станкевич раздраженно ответил, что Крыленко не признается в Могилеве, а потому его распоряжение не может быть исполнено. Потеряв самообладание, Станкевич даже начал угрожать Крыленко.

Это было уже смешно. Главковерх, не дочитав ленты, отошел от аппарата.

Отказ Ставки продублировать приказание осложнял дело. Но выход был найден. Крыленко приказал передать по радио обращение к солдатам всех фронтов. Причем не через командный состав, а через радиотелеграфистов и писарей. С уведомлением, что они обязаны довести обращение до всех дивизионных, полковых и ротных комитетов: братание и перестрелку прекратить! Расстреливать каждого, кто провокационными выстрелами посмеет сорвать начатое дело.

Так, помимо духонинской Ставки, помимо Станкевича, вопреки их воле и желаниям на тысячеверстном фронте воцарилась тишина.

Весь вечер 13 ноября генерал Черемисов мучительно размышлял: как быть дальше? Он оставался при убеждении, что Духонин — неисправимый монархист, что он бездарен, не знает фронта, что он пешка в руках союзников; сотрудничество с Духониным абсолютно исключено. Вместе с тем Черемисов понял, что его поиски «меньшего зла» запоздали. Крыленко уже обошелся без него. Духонин, в свою очередь (это стало известно Черемисову), после совещания со «своими» тоже отдал приказ о смещении командующего фронтом. И созрело решение...

В ночь на 14 ноября Черемисов быстро собрался в дорогу и, написав приказ о передаче своих полномочии начальнику штаба, вместе с семьей выехал в Петроград, трудно сказать, каковы были дальнейшие намерения генерала. Известно, однако, что в Петрограде Черемисова встретил офицер штаба Петроградского военного округа, который объявил приказ Смольного: за самовольное оставление фронта (до заместительства) арест, в Петропавловку!

Теперь времени для размышлений у Черемисова оказалось предостаточно. И это, видимо, пошло ему на пользу. Во всяком случае, когда несколько месяцев спустя (в феврале 1918 года) германские войска начали наступление на Петроград и В. И. Ленину понадобилось знать мнение авторитетных военных специалистов о боеспособности армий обеих сторон, первым был приглашен к Ленину генерал Черемисов. Он стал сотрудничать и с Крыленко, содействуя разработке мер для военной обороны революционной столицы.

В 2 часа дня 14 ноября 1917 года Крыленко издал «Приказ № 2». Он извещал, что парламентеры находятся в расположении немецких войск, к вечеру ожидается ответ. «Товарищи, дело мира близко... Стойте крепко в эти последние дни... От вашего революционного упорства зависит успех. Презрением клеймите лживые и лицемерные призывы окопавшейся в Ставке шайки генерала Духонина и его буржуазных и лжесоциалистических приспешников». Крыленко объявлял об отстранении Черемисова и аресте Болдырева. О том, что Духонин за «преступные действия, ведущие к новому взрыву гражданской войны», подлежит аресту, производство его «поручено будет особо уполномоченным на то лицам».

Из салон-вагона «Приказ № 2» тотчас передали по всем линиям связи — через штабы и через головы штабов.

Члены чрезвычайной делегации уже вторые сутки были на ногах, не отдыхали ни минуты. Делегатский поезд оставался штабом дипломатическим, военным, пропагандистским — всем тем, чего требовала «Операция Мир». Операция, в которой решалась судьба миллионов и отдельных лиц — от солдата в передовом окопе до командующего фронтом и главковерха. Операция, в которой половинчатые шаги были невозможны. Ни для кого. Ни для солдата, ни даже для таких прозорливых и сложных людей, как Черемисов.