Собственные мысли понравились ему, и, когда подошли к трамвайной остановке, он тряхнул ее легкую руку и решительно сказал:

— Ничего! Ты поезжай домой. Ничего!

Он хотел было прямо двинуться в ресторан, но, подумав, все-таки завернул в общежитие и переоделся для порядка.

— Да вы кто, кто, собственно говоря? — спросил худой лысый человек, директор, когда Готька сказал, зачем он явился.

— Посторонний, допустим.

— Посторонние не имеют права вмешиваться! — обрадованно сказал директор. — У нас заведение все-таки.

— Заведение! — сказал Готька. — Заведение! Я на государственном предприятии работаю. На мировом гиганте.

— Между прочим, — заметил директор, — мировой гигант — старо. Когда-то это звучало...

— Звучит, — уверенно сказал Готька, — для меня звучит — мировой гигант!

Позже Готька рассказывал ребятам, какой это был решительный, смелый разговор.

— Если бы ты не любил, то не решился бы на такой разговор, — задумчиво сказал Виктор.

— Тут не только любовь, не только, — качал головой Саша, хорошо глядя на Готьку и пожимая ему руку.

Но Готька решил, что прав, пожалуй, Виктор, потому что, честно говоря, другого объяснения он и не хотел.

Как он садился в трамвай!

Он выходил из общежития, и тут же за углом, счастливо потолкавшись в очереди, сесть бы ему в трамвай. Но он быстро, почти бегом шел к мосту через Урал и останавливался, восхищенный.

По ту сторону реки, за домами и над домами, подымалось розовое живое зарево. Он думал тогда, забыв всю неуютность утреннего подъема, что — ох ты! — как это славно подыматься именно в зимнюю рань! Ни в какие иные часы дня и ни в какие часы мая, августа, ноября не бывает зарево таким. Как о городе, как об улице Готька мог сказать о нем — «мое», потому что в зареве было и его пламя.

Готька не спеша проходил длинный мост и все глядел, все глядел на зарево. Потом он бросался бежать и, шумно дыша, вваливался в трамвай. В трамвае бывало тесно, тепло, весело. Сердце Готьки билось часто, хорошо-тревожно, и ему казалось: то не от горячего бега, а так и должно оно жить, его сердце, пока несутся по рельсам, гремя, трамваи, пока радостны люди.

Он ехал и вспоминал, как заметил в самый первый миг Нину, как потом стоял с ней в полусвете лестничной площадки, как она мечтала об Иване-царевиче, как после разговора с директором говорила ему:

— Тебе можно верить. Тебе очень можно верить! С тобой на всю жизнь будет хорошо.

Как-то они вбежали с мороза к ней в комнатку, беспричинно смеясь и радостно задыхаясь, с размаху прыгнули на диван и замерли оба.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• …
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.