Готьке хотелось успокоить его, найти и сказать потеплее и повернее слово, но он растерялся.

— Любим Игнатьич, — сказал он, — почему человек остается один?

— Вот останешься один, узнаешь, — глухо ответил старик и, морщась, тронул себе грудь возле верхнего кармашка, будто сердце у него болело. — Не будет мне спокоя. И работу мы не сделаем, едрена шлак!

Он отошел, взял кувалду и, взмахнув, плотно опустил ее.

— Сделаем, — сказал Саша и стал с ним рядом.

...Печь ожила ночью, а под утро жаркая тугая струя изринулась из летки, ткнулась в кучку магнезита в желобе, метнула вверх — вразброс шипуче стреляющие искры, а затем сильное, яркое зарево подняло сумеречную высоту цеха, легко, играючи зашатало по стенам большие, тяжелые тени.

— Ого-о! — кричал Готька, вцепив пальцы в перила площадки и подав вперед, к зною, блестящее лицо. Выгнувшись, падала в ковш широкая крепкая струя белого огня...

Готька снял кепку и стал отирать лоб. Поглядел на товарищей. Те тоже сняли кепки, и было похоже, что исполняли они то, что непременно было положено исполнить: поработав вместе с печью, обнажили перед ней головы и сейчас вот поклонятся ей низко, благодарно.

Все казались Готьке похожими друг на друга. Тем, что одинаково хорошо устали, что у всех смугло отблескивают лица, что одинаково медленно, с достоинством пошатывают плечами в зеленых спецовках, и все неторопливо, со вкусом покуривают.

Все были веселы, но посторонний человек ни за что бы не угадал эту веселость. Веселость Любима Игнатьича выражалась в том, что он горделиво поглядывал на своих подручных, Саша улыбался, тихонько, как бы про себя, с лица Виктора просто исчезло придирчивое выражение.

Довольны были потому, что сталь получилась заданной марки, что плавка пущена на семь минут раньше графика, и — что главное — потому, что печь в конце концов снова работала, жила.

Отстояли смену, работа закончена. Но никто не говорил что-нибудь вроде «Все, шабаш!», «Конец!». Не хотелось да и нельзя было сказать так о своей работе. Потому что пламя в печи никогда не должно погаснуть и работа никогда не кончается.

Любим Игнатьич оглядел ребят задумчиво и немного стеснительно.

— Тут вот я однажды упал, — сказал он. — Отстоял две смены, остался на третью. Упал. Потом, значит, поднялся, напился чаю крепкого из фляги. Ничего, отстоял, что положено.

— Здорово! — воскликнул Готька. — А я вот... смог бы так, не знаю.

— Ишь ты! Не приведи такое, чтобы опять...

— Да я ж, Любим Игнатьич, и не говорю, чтобы повторилось. Просто очень хочется знать, смог бы или нет. Правда, Виктор?

— Я понимаю тебя, — серьезно сказал Виктор.

— Он понимает! — сказал Любим Игнатьич.

— Понимаю, — тихо повторил Виктор.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• …
• 5
• 6
• 7
• 8
• 9
• 10
• 11
• 12
• 13
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.