Так они жили и так мечтали давным-давно, когда Артем был с ними. Тысячу лет назад.

Потом все рухнуло. Недавнее прошлое казалось придуманным, как города на отцовских картинах. Врагов знали по фильмам: белый офицер с нагайкой, кулак с обрезом, самурай с кинжалом. И вдруг... отец! Это было чудовищно. А мир вокруг сурово молчал. И только мать повторяла: «Это ошибка! Это ошибка!» Кто-то просто ошибся, как ошибалась Тоня в диктантах, и ошибку обязательно исправят. Надо только подождать.

Мать не могла их научить, как жить дальше. Она всегда была при отце – зеркалом его чувств и поступков, горела отраженным пламенем его бурной жизни.

Во второй год войны пришло письмо, брошенное кем-то в Москве. Коротенькое.

«Я теперь далеко на Севере, у Полярного круга, там, где кончается тайга и начинается тундра. Мы строим железную дорогу. Знаем, она поможет разбить фашистов. Обидно, что я не на фронте. Не воюю, а только вожу тачку. Но не время сейчас хныкать и жаловаться. Случилось досадное недоразумение. Я и сейчас остался таким же коммунистом, каким был всегда. После войны во всем разберутся. Я верю. Тачка теперь – мое оружие. Ведь эта дорога не простая. Она жизнь и тепло несет в эти невеселые края. Пройдет не так уж много лет, и появятся здесь новые города, необыкновенные, как на наших картинах. И все-то в них будет: и цирки, и дирижабли, и зимние сады... Однажды мы приедем с вами сюда по дороге, которую я строил, чтобы поглядеть, как здесь все здорово изменилось. И вдруг возьмем да и останемся тут навсегда. А пока не вешайте носы, коммунары! Берегите маму. И помните, наш паровоз не спустил пары. Он летит вперед, и остановка будет у него только на станции нашей Мечты. Самое главное – скорей разгромить фашистов...»

В тяжелое военное время как сразу легче стало жить с этим письмом! Но больше писем не приходило.

Пролетели годы. Построили дорогу, свершили главное – разгромили фашистов. А Артем так и не вернулся. Постарела мать, взрослыми стали Тоня и Володя. Тоня пошла в педагогический. Володя уже занимался в пищевом. Мечтал в авиационный – не приняли... Махнул рукой: «Мы отверженные». Едва бриться начал, а уже почувствовал себя не по годам взрослым, заранее на все будущее определил свое отношение к миру: «За нас отец отгорел! А нам надо быть трезвыми, жить своим умом, без эмоций». Мать соглашалась: «Лишь бы с вами все было в порядке...»

А письмо Артема лежало в столе вместе с красками, вместе с его последним пейзажем, на котором он так и не успел «достроить» свой новый город... Реликвии иных времен, дорогие, но забытые жизнью, как музейные экспонаты.

Но это только так казалось – забытые... Не было Артема, но мир его существовал. Были люди, похожие на него, и кто-то достраивал его города и закладывал новые... И кто-то вместо Артема думал о Тоне и помогал ей найти свою судьбу. И был еще характер, доставшийся по наследству. Такая же, как Артем, порывистая, загорающаяся, неукротимая в исполнении задуманного. И никакая злая несправедливость не могла «отрезвить» этот характер, потому что он был частицей одного большого целого, в котором, несмотря на невзгоды, шел неумолимый процесс накопления великой энергии.

Отказали в приеме в комсомол – до самых «верхов» дошла. Приняли. В институте ее выбирали в разные комитеты. Тоня всегда была занята, окружена людьми, часто переменчива в настроении. Потому что было полно удач и неприятностей, временами и горьких обид. «На фестиваль? За границу? Нет! Ведь ее отец...»

Володя горько констатировал: «Я же говорил... Неужели тебя ничему не научила судьба отца? Лучше бы берегла силы для аспирантуры».

«Беречь силы»... «Трезво мыслить»... Все одно и то же!

Она досадливо морщилась.

– Володя, внешне ты так похож на отца, ты такой сильный, а рассуждаешь, как классная дама.

...Когда произошли в стране великие перемены,

когда пришла весть о реабилитации отца, Артем снова встал рядом во весь рост, такой же ясноголовый, только больше других умудренный жизнью, славный их Артем. И судьба его учила не трезвости... Нет, несмотря ни на что, «наш паровоз не спустил пары!..»

Окончив институт, Тоня удивила всех: ей предлагали аспирантуру, а она попросилась на Север. Она была слабой здоровьем, часто болела. И в двадцать два казалась нескладным подростком. Глядя на ее бледное лицо, хрупкую фигуру, тоненькие руки, многие сокрушались: «Ты пропадешь там». И удивлялись: «Почему туда, за Полярный круг?»

Она никому не объясняла, почему именно «туда». Причину знали дома. Мать притихла, ошарашенная новостью. Володя сказал: «Это глупо. Донкихотство. Дешевое мученичество. Что ты хочешь этим доказать?» Тоня ожидала возражений. Но теперь они ничего уже не значили. «Послушай, Володя, – ответила она спокойно, – я еду не доказывать. Все уже доказано. И не на мученичество. Просто хочу работать там, где работал отец. Туда едут многие. Еду и я».

...Было нелегко отправляться в такие дали, оставлять мать. Та призналась: «Остаюсь без тебя, а значит, опять без Артема». Сказала это при Володе. Тот читал газету. и, услышав эти слова, опустил голову и долго сидел так. «Может, ты когда-нибудь поймешь меня», – тихо сказала Тоня, садясь рядом с братом. У него дрогнули губы, и он ответил: «Не знаю... Может быть...»

Когда поезд отошел от московского перрона, проводница сочувственно спросила:

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.