Я попал в Особую парашютно-диверсиоиную бригаду. Вместе со мной в отряде мои однокурсники — Семен Гудзенко и Юра Левитанский. Армейская жизнь, как известно, нередко начинается нарядом по кухне, особенно для тех, кто привык к студенческой вольнице.

Всю ночь мы чистим картошку. На кафельном полу горы замысловато извивающейся шелухи, едва не в палец толщиной. В по-ночному притихшей кухне звучат стихи, звучит глуховатый с подвывом голос Семена и нетвердый басок Юры. В чан с водой падают белые картофелины.

Однажды случилось так, что Гудзенко попал на гауптвахту, а я был приставлен к нему часовым. Собственно, могло случиться и наоборот.

У нас были равные основания для ареста. Во время воздушной тревоги мы не спустились в бомбоубежище. Семен спрятался в стенном шкафу, я, укрывшись шинелью, — на койке. Дежурный, обходивший казарму, привычно рванул ручку шкафа и извлек оттуда ефрейтора Гудзенко. Койки он уже не стал ощупывать.

И вот, самоотверженно преодолевая предутреннюю сонливость, я торчу с винтовкой у камеры, где сном праведника спит Семен. Вдруг он просыпается, несколько минут сквозь решетчатую дверь смотрит на меня. И сразу все понимает...

— Погибаешь?

— Ага.

— Хорошо бы лицо холодной водой...

— Может быть, посоветуешь крепкий кофе?..

— Не злись. Хочешь стихи? Черт с тобой!

Он спускает с нар босые ноги и читает Блока, Киплинга, Тютчева. Потом — свои.

Зимой под Сухиничами Семен был тяжело ранен осколком в живот. Мина разорвалась на подоконнике, когда лыжный отряд расположился обедать. Его отправили в госпиталь, кажется, куда-то под Рязань, оттуда изредка приходили письма.

Гудзенко вернулся лишь летом. Тощий, в застиранной госпитальной гимнастерке, перетянутый парусиновым ремешком, бледный, несмотря на природную смуглость. Ввалившиеся зеленые глаза влажно блестели. Мы обнялись в коридоре. Он называл фамилии, я коротко отвечал: «Жив», «На задании», «В госпитале», «Неизвестно», «Погиб».

Потом мы сели на подоконник, и Семен без всяких предисловий, не обращая внимания на снующих по коридору солдат, прочитал «Балладу о дружбе», написанную в память нашего однополчанина московского студента Олега Чернил.

Он не вернулся.

Мне в живых

считаться, числиться по спискам.

Но с кем я буду на двоих

делить судьбу

с армейским риском?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.