В новогодних газетах 1936 года, вскоре после того, как Николай Островский был награжден орденом Ленина, был опубликован не совсем обычный приказ наркома обороны — призвать снова в ряды Красной Армии как военного корреспондента писателя Николая Островского с присвоением ему звания бригадного комиссара. Юноши и девушки буквально засыпали в те дни писателя письмами. Вот одно из них. «Дорогой Николай Алексеевич, — пишет девушка-комсомолка, — Вы, наверное, единственный бригадный комиссар, который не знает, сколько бойцов в его бригаде, — ведь это же вся комсомолия нашей страны, да и не только нашей!» Комиссар комсомолии — таким он живет в нашем сердце: зовущий к подвигу, пламенный, вечно юный.

Певец молодости, Островский яростно ненавидел все, что угрожало ее свободе. Он звал бороться с врагом человечества — фашизмом. «Если не придется мне бить фашистов верной моей саблей, — говорил Островский, — то буду разить их словом! Ну, а если мне самому уж не доведется разить фашистов боевым словом, пусть товарищи мои, советские писатели отомстят вместо меня фашистским подлецам... а книги мои, надеюсь, смогут, что называется, войти в долю в этой общей борьбе!» Вряд ли писатель предполагал, насколько велика окажется эта доля.

Под стеклом лежит «Как закалялась сталь». Эту книжку достал из горящего танка капитан Войцовский, воевавший в Испании в тридцать шестом году. Танкист, как самое дорогое, взял книгу в бой. Роман Островского зачитывался до дыр бойцами республиканской армии и Интернациональной бригады, которой командовал друг Островского, легендарный генерал Лукач — писатель Матэ Залка. «Как Мадрид, держится?» — спросил, умирая, Островский. За тысячи километров от Испании, в тихой московской квартире он сражался и погибал за Мадрид.

Говорят, что истинный писатель тот, кто необходим народу даже в минуты величайших испытаний. В дни Великой Отечественной войны музей Островского не эвакуировался. Иногда с фронта в промерзшие комнаты приходили небольшие пакеты с указанием полевой почты. В одной из таких посылок была залитая кровью книга «Рожденные бурей». По кровавому пятну сбегали неровные строчки: «Дорогие друзья, мстите за кровь друга, нашего любимого Анатолия Забронского». Потом появились в музее изрешеченное пулями маленькое знамя, автомат, окровавленный комсомольский билет — достояние тех, кого за мужество бойцы прозвали корчагинцами. Появился и портрет юного летчика, Героя Советского Союза Тимура Фрунзе, отдавшего жизнь за Москву. Собираясь в боевой вылет, Тимур всегда брал с собой «Как закалялась сталь».

Когда мы стоим у стендов, заключивших эти священные реликвии войны, я вижу, как серьезнеют, становятся строже и старше лица ребят, приезжающих сюда со всех концов Союза. Мне кажется, здесь они безмолвно принимают эстафету мужества от своих старших братьев.

Никогда не изгладится из их памяти лицо Героя Советского Союза матроса Григория Куропятникова и фотография истерзанной книги. Они вместе совершили бессмертный подвиг — человек и книга.

Это было в тяжелом сорок втором. Катер Черноморского флота «СК-065» сопровождал большой транспорт с оружием. Оружие ждали наши части. Но транспорт обнаружила немецкая разведка. На катер обрушился шквал огня: вражеские корабли атаковали его со всех сторон, самолеты то и дело заходили на бомбежку. Моряки решили держаться до последнего, пока не подойдет помощь. Почти вся команда была перебита осколками рвущихся снарядов. Григорий Куропятников был единственным уцелевшим пулеметчиком. Осколком по плечо ему оторвало правую руку. Он продолжал стрелять левой. Помощь уже была близка, но в это время по катеру поползли клубы дыма: это вспыхнули на корме дымовые шашки. Григорий вспомнил, что под шашками лежит большой запас глубинных бомб. Если огонь доберется до них, все кончено. Тогда он оставил пулемет и пополз к корме. Шашки были прикручены к палубе веревками. Григорий тщетно пытался их отвязать левой рукой. От потери крови в голове мутилось. А огонь пробирался все глубже. И Григорий решился. Зажмурясь, он полез прямо в пламя и зубами стал рвать тлеющие веревки. Последнее, что он слышал, был плеск шашек, ухнувших за борт. Подоспевшие с других судов моряки нашли на корме бесчувственное, обгоревшее тело Куропятникова. Когда расстегнули бушлат, чтобы перевязать раны, под ним обнаружили пробитую осколком, почерневшую книжку. Это был роман Островского «Как закалялась сталь». Героя срочно отправили в госпиталь. А книгу послали в Ленинградский военно-морской музей.

Музейный покой чужд квартире Островского. Каждый день приносит сюда все новые факты, связанные с жизнью его книг. Недавно в «Литературной России» рассказывалось о том, как воевала книга Николая Алексеевича в партизанских отрядах Смоленщины. Книгу эту подарила смоленским партизанам секретарь подпольного райкома партии Дуся Симонова, позднее погибшая в немецко-фашистском застенке. Партизаны решили зачислить Николая Островского в свой отряд правофланговым. Зачисление было торжественным. Перед строем зачитывались графы послужного списка, и партизаны отвечали за своего прославленного правофлангового:

— Год рождения?

— Тысяча девятьсот четвертый.

— Должность, занимаемая в отряде?

— Правофланговый.

— Какие подвиги совершил в отряде?

— Личным примером показывал, как надо бить врага.

— Ранение и смерть?

— Бессмертен.

А вот еще один кусочек истории. Те, кто приезжает к нам из Ленинграда, подолгу не могут отойти от невзрачной книжки в тоненьком голубом переплете. Вглядитесь в мелкие буковки обложки, и вы почувствуете невольную дрожь — как при звуках Седьмой симфонии Шостаковича, как от строчек Ольги Берггольц: «Это гимн ленинградцам — опухшим, упрямым, родным. Я отправлю от имени их за кольцо телеграмму: «Живы. Выдержим. Победим!» На обложке написано: «Ленинград. 1942 г.» Это блокадная зима, это сто двадцать пять граммов хлеба на день, это смертельный холод нетопленных помещений, это ослабевшие, измученные голодом люди. В полуразрушенной обстрелом типографии набирались строки бессмертного романа. Он должен был помочь спасти жизнь тысячам ленинградцев. Поддержать их силу, их веру. Печатник Александр Иванович Ефремов вместе с группой молодых рабочих целыми днями не выходил из цеха: печатную машину частенько приходилось приводить в действие вручную, так как электричество все время отключали. Напрягши последние силы, осажденный город делал снаряды, делал бомбы и печатал книгу Островского. В осенние дни сорок второго года десять тысяч экземпляров книги были раскуплены мгновенно.

И еще мне хочется рассказать об истории одной книжки, хотя ее нет в нашем музее. Это случилось тоже в сорок втором году, приблизительно в то же время, когда в блокадном Ленинграде печаталась «Как закалялась сталь». Части нашей армии обороняли левый берег Дона неподалеку от станицы Вешенской. Сотрудник дивизионной газеты Г. Гогоберидзе шел с передовой к себе в редакцию. В это время налетели самолеты, началась сильная бомбежка. Увидев открытую калитку, Гогоберидзе забежал во двор. От близкого разрыва все вокруг на несколько минут заволоклось едким дымом и пылью. Когда облако рассеялось, журналист увидел, что дом, стоявший в этом дворе, полуразрушен. Вглядевшись внимательно, он узнал дом Шолохова, который ему показали накануне. На земле, выброшенная взрывной волной, валялась книжка. Гогоберидзе поднял ее. Это оказалось первое издание «Как закалялась сталь»: на обложке штык и тоненькая веточка дерева. На титуле надпись: «Товарищу Мише Шолохову, моему любимому писателю. Крепко жму Ваши руки и желаю большой удачи в работе над четвертой книгой «Тихого Дона». Искренне хочу победы. Пусть вырастут и завладеют нашими сердцами казаки-большевики. Развенчайте, лишите романтики тех своих героев, кто залил кровью рабочих степи Тихого Дона.

С коммунистическим приветом Н. Островский,

Сочи, ноябрь 1935 г.».

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.