Дела и дни Люды Тур

Внизу замелькали огни. Люда удивленно приникла к стеклу.

– Факелы! – крикнул техник. – Для нас!

Самолет сел прямо в тундре. Вокруг полыхали огненные языки – горела солярка в железных коробках.

К самолету высыпало все население Гыды. Знакомились, расспрашивали о новостях. Люда отвечала, еле ворочая застывшим языком. Ее подхватили под руки, повели кормить, греться...

Работы было много. Каждый день через тундру она ходила в интернат делать прививки, рентген. Потом начался осмотр взрослого населения. Рыбокомбинат, полярная метеостанция...

Метеостанцию Люда запомнила особо. В небольшом домике жили четыре семьи. Молодые, дружные, счастливые. Общая столовая, общая кухня. По вечерам не умолкали шутки, песни, смех. Люда уезжала от них с грустью. «Как в коммунизме побывала», – вздохнула она про себя и невольно подумала: будет ли у них так с Адольфом?

Все дальше и дальше уезжали они на Север. Поселки, стойбища, чумы... Земли тут не считано, не меряно – от чума до чума полторы сотни километров.

В Гыде было много белых оленей. И когда ненцы в белых малицах гнали белые оленьи упряжки, Люде казалось, что она в сказке Андерсена. В той самой, любимой с детства «Снежной королеве».

...Недавно пришла телеграмма: Адольф вышел на свободу. И очень хочет приехать к ней, в Тазовское.

Шесть лет – большой срок. Я осторожно говорю об этом Люде. И еще о том, что надо бы подождать, подумать...

Я вижу на ее лице то же непреклонное выражение, с каким она, наверно, глядела на Пименова, и умолкаю. Все обдумано. И ждать она будет ровно столько, сколько понадобится, чтобы доехать от Крыловской до Тазовского...

Мы обживали новую Людину квартиру. Просторную, светлую, с высокими потолками и большой кухней. Правда, тамбур пока продувало насквозь, и от бурана шелестели обои на стенах, но со временем все устроится...

В квартире царила идеальная чистота и почти такая же пустота. Узкая белоснежная кровать, стол, старый инвалид-диван... Люда сшила на него нарядный чехол, и он вдруг приобрел даже стильный вид. Дальше пошла стихия изобретательства.

Люда работала и пела. У нее оказался красивый, мягкий голос. В каждом ее движении чувствовалось нетерпеливое, радостное ожидание.

– Я все сделаю, – сказала она, и щеки ее залились румянцем. – Абсолютно все! Только бы он работал, учился, стал человеком...

Признаюсь, я подумала: везет же парню!

Накануне моего отъезда мы не спали далеко за полночь. Сидели у дышащей жаром печки и говорили, говорили...

Через три дня Люда снова собиралась лететь в Гыду, а потом дальше – по факториям, по чумам... Она мечтала о межрайонном диспансере, о новых методах лечения, о том, что туберкулез полностью исчезнет из этих мест, как оспа или трахома.

– Значит, с хирургией покончено? – полушутливо спросила я и вдруг увидела, как потемнели синие глаза Люды.

– Что вы, разве можно?! – с искренней обидой сказала она. – Просто я нашла тут себя. Теперь-то я и займусь грудной хирургией. Летом обязательно поеду на специализацию.