— А вы, мисс Скобликова, найдете комнату, где хранить столько золотых медалей? — спросил дотошный репортер.
— А почему же нет? Я ведь нашла, где хранить шестьдесят две старые награды, найдется место и еще для четырех золотых.
Жаль, что только Антс Антсон сумел по-настоящему поддержать наших конькобежек! Фотоснимки падения Антсона на финише бега на 1 500 м обошли все газеты мира. И только одно имя осталось для журналистов загадкой — имя человека, который остановил стремительное скольжение Антсона по льду, поднял победителя и первым поцеловал.
Десятки раз спрашивали Антса, кто был этот человек. Но опьяненный радостью Антс не запомнил его. И журналисты дали волю своей фантазии. Одна газета писала, что это был русский фоторепортер, другая — «тайный тренер русской конькобежной команды, специально дежуривший на повороте». А третья сообщила, что это был «коллега Антсона по команде, люто его ненавидевший. Но пораженный могучим бегом Антса, он забыл обо всем и первым поздравил с победой «своего врага».
Что бы ни писали газеты, одно было справедливо: всегда первыми своих героев поздравляли наши: то ли туристы, смело выбегавшие прямо на лед, то ли руководители команды, вручавшие победителям хохломские пеналы с особой карточкой.
Когда говорят о Владимире Меланине, олимпийском чемпионе по биатлону, то имеют в виду лишь его мастерство. И мало кто обращал внимание на мужество «железного» Меланина. В самом начале гонки, на крутом спуске, он не удержал равновесия и упал. Как огнем обожгло спину. Тупая боль не проходила до финиша. Но Владимир шёл, стиснув зубы, забыв о боли, собрав в кулак всю волю, которая помогала ему уже трижды выигрывать звание чемпиона мира.
Так была добыта еще одна капля олимпийского золота в долине Зеефельда. Это маленькое местечко в тридцати с лишним километрах от Инсбрука стало свидетелем славных дел наших старательниц-лыжниц. Они «намыли» все золото, что только могли дать им зеефельдские россыпи. Труднее пришлось нашим мужчинам. Вне конкуренции на лыжной трассе был финский пограничник Эеро Мянтюранта. Сначала он быстрее всех пробежал на лыжах 15 километров, а затем, уже без лыж, сотню метров по чахлому снегу, которые отделяли финскую лыжню от финской бани.
Едва Эеро закончил гонку на 15 километров, как, не теряя минуты, буквально на ходу, сбросил лыжи и ринулся к бане. Растерявшиеся репортеры кинулись следом за новым олимпийским чемпионом. Но увы, сказалась разница в физической подготовке, к тому же финн выглядел значительно более свежим после гонки, чем утомленные ожиданием конца соревнований представители печати. Когда журналисты и поклонники добежали до входа в баню, дверь уже захлопнулась за Мянтюрантой. А на пороге их встретил неумолимый «шеф сухого пара». В прошлом отличный лыжник, настоятель финской бани выказывал особое расположение лишь к советским гонщикам. Когда приходили попариться русские, он сразу запирал дверь и никого не пускал, ворча: «Закрыто, закрыто».
Отличная финская баня, которую дети Суоми привезли с собой как предмет первой необходимости, вполне себя оправдала: в ней было «намыто» столько золота для Финляндии, что оно с лихвой «покрыло» все расходы на транспортировку тяжелого сруба. Спасибо финским друзьям, может быть, в тех медалях, которые принесли советские гонщики и гонщицы, есть заслуга и знаменитого сухого финского пара.
Но, пожалуй, никому не было так трудно, как хоккеистам. Каждый день по нескольку раз проходили они мимо особых поздравительных плакатов, висевших на дверях лифтов и на стенах четвертого блока олимпийской деревни, где жила советская делегация. С плакатов смотрели на хоккеистов радостные лица олимпийских победителей и призеров, уже вложивших свою лепту в общекомандную копилку. Плакаты как бы спрашивали хоккеистов: «А что сделал ты для победы?» Что они могли ответить?
— Тебе что, Лидуха, — говорил Скобликовой черноволосый Станислав Петухов, — пробежала, и гони тебе через минутку очерёдную медаль. А нам пилить да пилить...
И этим «пилить» было сказано все.
Хоккейный марафон длиной в семь игр — штука сложная. Состоит он не только из 21 периода, но и из времени между играми, когда нельзя не думать о предстоящем поединке. Времени, когда, отдыхая, команды уже находятся в игре. Тот, кто не перекипит еще до выхода на лед, тот, кто сумеет собрать в минуты матча всю нервную энергию и запас сил, отведенные на игру, тот наполовину победил.
— Веня, ты знаешь, что мне сказала та красивая особа, что встретилась у входа в олимпийский клуб? — спросил я как-то Александрова, опуская шиллинг в отверстие автомата, чтобы получить десять шаров для очередной партии в настольный футбол.
— Ну?
— «Мне казалось, что ваши хоккеисты все время, которое остается от игры, тратят на то, чтобы точить коньки да обматывать клюшки».
— Мне бы ее заботы, — ответил Вениамин, старательно раскручивая пластмассовых футболистов и загоняя в мои ворота первый мяч.
Многое бы могла узнать «красивая особа», зайди она в четвертый блок. По утрам в дверь штабной комнаты делегации просовывается голова Константина Локтева, Анатолия Фирсова или Бориса Зайцева и спрашивает у пресс-атташе делегации Петра Соболева:
— Нет ли свежей советской газетки?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
Продолжение истории, рассказанной в письмах