Лыжников двое. А вокруг, кутая вершины в облака, подымаются горы, еловые лапы гнутся под тяжестью белого гнета и стоит глухая снежная тишина. И дышится полной грудью, и как-то особенно тепло ощущать за спиной родной город, ступенями домов сбегающий в долину озера Вудьявр. Наверное, потому, что ты имеешь прямое отношение и к этим жилым ступеням, и к трем неторопливым вагончикам электрички, и похожим на гигантские пивные кружки градирням, над которыми пенится белый пар, и к грохоту обогатительной фабрики, и к далекой тромбонной перекличке электровозов.

Геннадий и Нина Лапины — коренные кировчане, потомственные. Роман Чередниченко, отец Нины, ставил палатки в том месте, где сейчас находится поселок рудника имени Кирова и откуда, собственно говоря, все и началось — и город, и комбинат, и поликлиника, в которой Нина работает фельдшером. Мать Геннадия строила ту самую первую апатито-нефелиновую обогатительную фабрику — АНОФ-1, — где теперь каждый день можно встретить в замызганной спецовке ее сына — мастера по ремонту мельничного оборудования. Родители начинают, дети продолжают их дело. И на долю четырехлетнего Андрейки Лапина тоже хватит дел. Потому что растет и уже выросло то поколение кировчан, особой, хибинской закваски, для которого этот суровый, продутый метелями и не избалованный солнцем город стал родиной, и заботы этого города стали заботами нового, подросшего поколения.

Да и комбинат теперь совсем не тот, что был раньше. Два города и пять рабочих поселков, стремительно бегущие на север и на юг поезда, сияющая в ночи огнями электростанция, длинношеие буровые станки, долбящие на заоблачном плато Расвумчорр скальной крепости руду, оборудованная по последнему слову техники АНОФ-2 — вот что такое теперь комбинат. Восемьдесят процентов добываемого в стране апатитового концентрата, двадцать четыре завода, работающих на хибинском сырье, — вот что такое большая химия Кольского полуострова.

...Слаломные лыжи Геннадия, словно утюги, оставляют в зернистом, слежавшемся снегу широкий и гладкий след. Нина старается не отстать от мужа. Что скрывать: она любуется его пружинистым шагом, собранностью натренированного спортсмена. Все-таки не зря ее Геннадий — мастер спорта.

Геннадий останавливается и, воткнув палки в снег, поджидает Нину. Тихо. После того, как поработаешь неделю в непрерывном грохоте мельниц, перемалывающих руду, особенно остро воспринимается загородная тишина. Впрочем, рабочий шум фабрики настолько вошел в сознание, стал привычкой, что к концу воскресного дня испытываешь такое чувство, будто не хватает чего-то очень важного, и мыслями ты уже где-то в цехе, и думаешь о том, куда поставить завтра бригаду слесарей, куда — сварщиков и где быть самому.

Да оно и не мудрено, что привычка. За то время, что работает Геннадий на фабрике, он так изучил ее, что может с закрытыми глазами пройти ее всю, начиная от загрузочного бункера и кончая силосными башнями, откуда железнодорожные составы увозят в дальние хлебные края готовый апатитовый концентрат. Он еще мальчишкой прибегал сюда со своими товарищами. Он еще студентом горнохимического техникума, расположенного тут же, на фабричном дворе, с тревогой и нетерпением ожидал того волнующего момента, когда он своим человеком придет в цех,

Оно уже давно позади, это время первых самостоятельных шагов в жизни. И Нина и Геннадий — опытные специалисты. Уже пробует свои силы на лыжне их Андрейка. И все-таки они по-настоящему, по-хорошему молоды. Вероятно, потому, что все вокруг — и комбинат, и новые кварталы домов, и сама атмосфера города — пронизано духом молодости, духом той суровой романтики, которая увлекает в беспокойный путь армию новоселов. И, наверное, именно поэтому так любят Лапины свой Кировск, любят и щедро отдают городу в Хибинах самое лучшее, что есть у них: молодость, энергию, знания.

Наверно, на свете есть города и получше Кировска. Даже много таких городов, намного больше, чем повидал их Геннадий. А он бывал «а соревнованиях горнолыжников в урочище Чимбулак под Алма-Атой, в Бакуриани, Терсколе, Закарпатье. Каждый год они вместе с Ниной и Андрейкой ездят в отпуск к Черному морю. И все-таки каждый раз, когда в окнах вагона или под крылом самолета показываются Хибины, что-то теплеет в груди: родина. Как-то на днях они слушали по радио песню «Суровый край», сочиненную студентами Московского университета во время их поездки по Кольскому полуострову. В песне есть такие слова: «Сюда приходит на полгода день, а сердце — навсегда». Можно, конечно, придираться к первой части, а в принципе — верно.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.