Письмо было из Киева. Автор его, Эдуард Кохно, выпускник Бакинского университета, просил помощи. «Работая после окончания университета в Киевском филиале ВНИИВа (Всесоюзного научно-исследовательского института искусственного волокна), — писал он, — я выступил с критикой недостатков в работе института и был уволен. Я устроился прядильщиком 4-го разряда на комбинат искусственных волокон, на территории которого находится институт, и третий год пытаюсь добиться восстановления справедливости, но безуспешно. Много людей занималось расследованием моего дела, но никто из них не выступил в мою защиту...»

Редакция поручила специальному корреспонденту «Смены» выехать в Киев.

Командировка окончена. Позади десятки встреч с самыми разными людьми, десятки коротких разговоров и долгих бесед, знакомство с обширной документацией «дела Эдуарда Кохно».

Да, он был прав: в институте составлялись, подписывались и отправлялись в Москву фиктивные планы научных исследований, месяцами не устанавливалось приобретенное оборудование, позарез необходимое для работы, отсутствовала информация о деятельности научно-исследовательских организаций искусственного волокна.

Нет, Эдуард Кохно не был склочником. Выражать недовольство тем, что, несмотря на решение партийного собрания о передаче дела в суд, по-прежнему процветает в институте на должности старшего инженера бывший зам. директора Колбасинский, растратчик и очковтиратель,— не склока. Резкий протест против регулярных пьянок в рабочее время с участием администрации — не склока. Возмущение тем, что легковая машина, «замаскированная» под походную лабораторию, по существу, используется как персональный автомобиль директора в обход всех правил и постановлений,— справедливое возмущение...

Почему же не победил Эдуард Кохно? Ведь была правота, была смелость, было желание бороться, но... Третий год инженер-химик с университетским образованием выполняет на комбинате работу, для которой достаточно и десятилетки. Несправедливость?

— Жестокая несправедливость,— говорит сам Эдуард Кохно.

И я был склонен с ним согласиться. Но перед отъездом, вернувшись в номер гостиницы, выбросил в корзину тезисы статьи в защиту Эдуарда Кохно. Дело в том, что минувший день я провел на комбинате, где теперь Эдуард работает, и услышал о нем:

— Барин.

«В своей борьба я столкнулся с непробиваемой стеною бюрократизма, формализма, равнодушия в тех организациях, куда я обращался с заявлениями»,— пишет он в редакцию «Смены».

Но так ли это?

Дарницкий райком партии, куда обратился Кожно, незамедлительно прислал комиссию. Произведя расследование, члены комиссии признали факты, указанные в докладной Эдуарда, соответствующими действительности и обязали администрацию института принять меры.

Когда было организовано обсуждение «персонального дела» Эдуарда Кохно и под давлением администрации собрание высказалось за отстранение Эдуарда от работы, активно вмешался комитет комсомола комбината и своим решением отменил строгий выговор «склочнику» и отмел несправедливые обвинения в адрес Эдуарда.

Когда директором института тов. Архангельским был подписан приказ об увольнении Кохно как бездельника, группа ответственных работников Киевского и республиканского совнархозов без волокиты дала положительное заключение о его работе в должности младшего научного сотрудника... Нет, не было «непробиваемой стены». Почему же не победил Эдуард Кохно? С чего началось? Пришел в институт новый сотрудник, молодой, способный, энергичный, полный желания работать честно. Но уже спустя некоторое время возникли первые стычки. Вначале — с лаборантками. Нет, они не выражали недовольства тем, что Эдуард нарушил «спокойную жизнь». Вместо разговоров и чтения книг про шпионов в рабочее время Кохно заставил девушек штудировать учебники по органической химии, сдавать коллоквиумы. Порой до позднего вечера он задерживался в институте, читая лекции, консультируя: он готовил квалифицированных, понимающих, думающих помощников. Девушки охотно стремились освоить трудную и интересную специальность. И на первых порах они прощали своему учителю излишнюю резкость, вспыльчивость, несдержанность. Но лишь на первых порах. Никому не могут понравиться систематические упреки в нежелании думать, понимать, нежелании «пошевелить мозгами». Лаборантки Эдуарда Кохно были достаточно прилежны, понятливы и достаточно самолюбивы. Когда же нарекания Эдуарда перешли меру, девушки возмутились, потому что университетское образование не давало Эдуарду права упрекать их в «серости», отсталости и умственной неполноценности. Назрел конфликт. Подобным же образом сложились отношения Кохно с коллегами, научными сотрудниками института. Эдуарду ничего не стоило бросить в лицо товарища по работе «дурака» или «дуру»...

По-разному относились сотрудники института к делу Эдуарда Кохно, к его борьбе.

Были явные недоброжелатели, недовольные стремлением молодого специалиста «вынести сор из избы». Начальник полиамидной лаборатории Л. В. Кузнецова предупредила прямо:

— Будешь писать — вышвырнем. И жалобы не помогут: у нас связи.

Были «друзья» Л. Вдовиченко, Н. Резник, А. Гойхман, которые в ответственную минуту дали «хороший» совет:

— Не стоит связываться, плюнь ты на это дело — жить спокойнее будет...

Были и союзники: комсомолка Роберта Ядова, старый коммунист Г. А. Теслюк... И еще трое-четверо. Почему же только трое-четверо?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.