«Главное в строительстве коммунизма — это создание материально-технической базы. Но есть и другая, очень важная сторона — это воспитание нового человека, который относился бы к труду, к своим обязанностям в обществе по-коммунистически».
Н. С. Хрущев
(Из речи на совещании работников промышленности и строительства РСФСР 24 апреля 1963 года).
Года полтора назад в тесноватой комнате заводского комитета комсомола зашел разговор о молодом рабочем — о человеке, только-только вставшем к станку. Почему один с первых же дней работает в полную силу, а другой то и дело сбивается с ритма? В чем причина?
Особенно горячился паренек в вельветовой куртке, инструментальщик.
— Дали человеку станок — ну и ладно. А как он работает, только мастер знает. И не всегда скажет: так, мол, и так, ленится, мол, этот парнишка, а тому трудновато... Комсорг подойдет: «Ну, как у тебя, браток?» «Порядок!» А какой там «порядок»! Бывает, браток и четвертную в месяц не заработает...
Об этом разговоре рассказал мне Владимир Голубушин, секретарь заводского комитета комсомола, когда я заговорил с ним о работе «прожектора».
— Мы не раз думали об этом,— сказал Голубушин.— А когда появились у нас «прожектористы», решили: пусть-ка они займутся воспитанием молодых. Так и создалась у нас — как бы вам сказать?— ну, «зона внимания», что ли. Зона эта охватывает теперь всю молодежь, тех, кто только начинает. И если пройтись по цехам...
Беседую с комсомольцем Владимиром Пуковым, сменным мастером редукторного цеха. Формально он не значится в списке «прожектористов», фактически же один из самых активных.
Кстати сказать, на Электростальском заводе тяжелого машиностроения таких помощников «прожектора» десятки в каждом цехе, на каждом участке. Иначе и нельзя, иначе и невозможно было бы создать ту «зону внимания», о которой говорил Голубушин.
Пока я задаю Владимиру вопросы, он озабоченно посматривает по сторонам, точно кого-то разыскивает. Потом, извинившись, останавливает проходящего мимо пожилого рабочего. Цех наполнен ровным гулом станков. Их тут, пожалуй, не меньше сотни, и я не слышу, о чем они говорят. Рабочий кивает головой и направляется вдоль пролета.
— Молодых у нас на участке шестеро,— говорит Владимир.— Да, собственно, не такие уж они молодые, кое-кто работает уже по году. Все-таки стаж! Но повозиться с ними пришлось. Вон паренек за токарным стоит. Это Чертков...
Я уже слышал о Черткове. Трудный, говорили мне, паренек. Спрашиваю об этом Владимира. Тот пожимает плечами.
— Да нет, не очень. Бывает трудней. А Черткова сейчас не узнать...
Он пришел на завод из ремесленного. В отделе механика, где Чертков начал работать, загружали его неровно: то принесут целую кучу нарядов и надо спешить, то затишье. Частенько такое затишье тянулось целыми днями, и семнадцатилетний паренек все больше и больше разбалтывался, терял вкус к профессии, к делу. Однажды, случайно порезав палец и «отболев» положенный срок, заявил, что вообще «из-за травмы» не может работать токарем...
— Хочу фрезеровщиком.
— Ведь ты токарь! Тебя два года учили!
Но Чертков твердил свое. Он переходил со станка на станок, нигде не задерживаясь. Самые обычные нормы стали для него чем-то недосягаемым. Дело дошло до бурного разговора с начальством. Тогда-то и оказался Чертков в только что созданной «зоне внимания». Взялся за него Владимир Пуков, поручился:
— Будет работать не хуже других. Шефство это было нелегким. Приходилось и учить, и помогать, и жестко контролировать. И, конечно, постоянно поддерживать в парне веру в свои силы, в успех. Подойдет, бывало, Владимир к Черткову, спросит:
— Ну, как, ударник, дела?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.