Расплата за смелость

Она пришла в магазин в один день с Надей Рубашкиной. Она видела, как щепетильно принимала Надя свой отдел. Как потребовала переоценки товаров с завышенными ценами. Как, видя злоупотребления Лаптевой, ходила к общественному контролеру, написала докладную старшему товароведу. И в конце концов добилась своего: за фотообъективы, к примеру, шахтеры стали платить намного меньше, чем раньше, когда за прилавком стояла Лаптева. Но Лаптева не собиралась так легко сдавать свои позиции.

– Через день будешь докладные писать, доносчица! – зло бросила ей завмаг. – Здесь тебе не школа...

В самом деле, в торговой школе Надю и Аню учили, что помещения продавцов должны быть закрыты. А здесь они у всех открыты. И напрасно Надя вешает пломбы, Лаптева все равно их срывает. («Так было до тебя, так будет!») Если завмаг захочет, то всегда может взять любую вещь из Надиного склада, – в обеденный перерыв Она часто остается одна в магазине. Нет, решила Аня, с Лаптевой лучше не ссориться. На месте Рубашкиной Аня никогда бы не пошла к начальнику ОРСа Сорокину. Это неосмотрительно. «Сор из избы не выносят», – сказал он ей, а помочь ничем не помог.

В поселке не так уж мало дверей, в которые можно стучаться за помощью. И Надя стучалась во все двери. Ходила к начальнику ОРСа, пыталась увидеться с начальником управления, когда тот однажды приехал в поселок, была у следователя, заявляла о неблагополучном положении в магазине в ОБХСС. О том, как отнеслись к тревожным сигналам молодого продавца, речь ниже. Сейчас интересует другое: как реагировали на все это остальные продавцы-комсомолки? Ведь Надя Рубашкина боролась не только за себя, но и за них тоже.

Однако никто из девушек-комсомолок не решился выступить вместе с Надей против Лаптевой и ее покровителей, никто не рискнул скрестить с ними оружие.

А, как известно, от трусости до предательства – один шаг. Сама-то Лаптева прекрасно понимала, что сила, настоящая сила, не у нее, а у Ани Редзель и ее подруг, у комсомолок. Вот почему после очередной ревизии, вскрывшей крупную недостачу, она бросилась к Ане и Вале Головатовой.

– Выручайте, девочки. Поезжайте в Шахты, в управление. Просите, чтобы меня оставили на работе, скажите, что мы всегда выполняли план, а эти недостачи – случайность. Ведь вы комсомолки, вам поверят...

И комсомолки, предав Надю, решили спасать Лаптеву. Они поехали в Шахты и сказали: «Как торговый работник Лаптева честно относится к работе и требует от нас честности». Им поверили. Виновной в недостачах признали не Лаптеву, а... Надю Рубашкину, которая стремилась вывести на чистую воду завмага-мошенницу и настаивала на ревизии.

Слова, обеляющие Лаптеву, сказала Редзель. За ней их повторили почти все продавцы. Слова стали документом. Его подшили к делу и считают, что это мнение коллектива, мнение комсомольской организации.

– Теперь бы я так не поступила, – сказала мне Валя Головатова. – Теперь я вижу, что Лаптева просто за нас спряталась...

Это были тяжелые дни для Вали Головатовой. Она забредала в какой-нибудь сквер и там, где никто не мешал, в сотый раз переживала все, что произошло с ней. У нее было много времени, чтобы переживать: ее отстранили от работы за недостачу в 196 рублей. Валя не считала себя виноватой – это «честный торговый работник» Лаптева заставила ее подписать фиктивную накладную на 400 пар чулок.

– Теперь бы я так не сделала, – говорит Валя. – А тогда...

А Аня Редзель даже теперь упрямо повторяет:

– Недостач у меня не было. О других ничего не скажу. Я ни при чем...

У этой девушки милое, открытое лицо. И если бы мы говорили с ней не о торговле, оно, наверное, было бы оживленным. А сейчас лицо сковано напряжением. Я понимаю, что ее занимает только одно: много ли я о ней знаю?

А я действительно знала, что Аня говорит неправду. Недостачи по вине Лаптевой у нее были так же, как и у Нади Рубашкиной и у Вали Головатовой. Я знала, что она не решилась поддержать Рубашкину вовсе не потому, что ее подруга по работе была неправа, а потому, что отойти в сторону – это легче, проще. Правда, она не хотела быть заодно с Лаптевой, но не пошла и против нее, а стала безропотно выплачивать недостачу, чтобы развязать себе руки и уйти из магазина «по собственному желанию» с «чистыми» документами. Она вовсе не думала, что это предательство – оставить подругу одну в борьбе с матерым хищником. Даже теперь, когда ей ничто, кажется, не грозило, она не сказала правду, надеясь, что сила лжи, как и прежде, сохранит ее непричастность. Но так ли это?

Нет! Ложь может спасти лишь в мире, где каждый только за себя. Но в нашем обществе, где каждый– за всех, все–за одного, ложь не спасает. Вот почему так много страстных откликов вызвала статья Надежды Григорьевны Заглады. Действительно, преступление перед своей гражданской совестью, которое не улавливается никаким кодексом, кроме морального, у нас неизбежно приводит к преступлению, которое имеет свое точное название в кодексе уголовном.

– А как же Лаптева? – возможно, спросит Аня Редзель. – Почему она не пострадала? Почему еще до того, как закончилось следствие, она уволилась из магазина «по собственному желанию» и уехала в город Мирный, предоставив отвечать за свои грехи продавцам? Почему начальник ОРСа Литвинов без задержки поставил свою резолюцию на заявлении человека, которому нет места в нашей торговле? Почему, наконец, умение Лаптевой «работать в торговле», «не выносить сор из избы» обезоружили и следователя Шолоховского отделения милиции тов. Башлаева, который не нашел в действиях Лаптевой состава преступления, и народного судью Ананьева, оценившего ее вину всего в 263 рубля?

Да, у этой истории – хотя многие и считают ее законченной – пока нет конца. В деле Лаптевой слишком много грубых ошибок, которые надо исправить, и много утаенной правды, которая непременно восторжествует.

И прежде всего надо спросить: как могло случиться, что тревожные сигналы молодого продавца не были услышаны? Почему ни в управлении торговли, ни в ОБХСС не придали им значения, попросту говоря, отмахнулись? Почему Надя должна была искать поддержки только в самой себе, а тот, кто обязан был ей помочь, в лучшем случае оставался безучастным?