Строки от сердца

Да на этом дело не кончилось. Стали следить за рощей, все, бывало, бродят по ней переодетые, вынюхивают что-то. А тут товарищ Антон с помощником своим сочинили листовку, первую нашу ласточку. Размножили ее, раскидали по городу. Остаток тиража надо было по железной дороге развезти.

Поздно ночью спускался товарищ Антон к станции по откосу и попал в засаду. Ранили его в плечо. А листовки на груди лежали, под рубахой. Мы потом так и раздавали их людям, эти листовки, кровью обагренные. И что бы подумать — ушел от извергов наш Антон! Вскарабкался обратно наверх, под пулями шмыгнул в кусты — и был таков...

Вот какая это роща. С заслугами.

Долго он болел, маялся без дела и все просил, чтобы книги его принесли от помощника, у которого раньше жил,— страсть книжный человек был товарищ Антон. И книги у него знаменитые были, с надписями да с автографами. Отец его, известный народник, со многими писателями и разными там деятелями дружил, вот и дарили они народнику свои книги. Уж как берег их Антон Иванович! На этой почве на книжной сошлись они с человеком, который правой рукою ему стал...

И назвал старик фамилию моего деда.

— А Тютчев? — нетерпеливо спросил я, прежде чем сообразил, каким нелепым может показаться мой вопрос. Однако старик не удивился.

— Был там и Тютчев, отлично знаю. Потому что Тютчева-поэта оба они любили и редко без его да без Некрасова стихов листовки писали.

— Да?! — изумился я. Но старик, видно, не так понял мое невольно вырвавшееся восклицание.

— А что, поэт очень даже народный. И Владимир Ильич любил его, даже памятник в Москве поставить хотел, отлично знаю. Да вот сами взгляните...

И, надев трясущейся от волнения рукой старенькие очки, он начал рыться в пузатой потрепанной папке, вызволенной из комода. Через минуту я держал в руках пожелтевшую листовку с неровно набранными буквами. Заканчивалась она словами:

Взойдешь ли ты когда, свобода, Блеснет ли луч твой золотой?..

На первом нижнем уголке листовки, захватывая последние слова обеих строчек, расплылось небольшое коричневое пятнышко.

Вот такие две истории узнал я несколько лет назад...

Давно закончена работа о поэзии Тютчева. Захватили, закружили другие интересные дела, и начали бледнеть в памяти образы старого железнодорожника и столетней старухи. Забылась и моя просьба к ней — звонить, если что...

Я думал, история с томиком Тютчева кончается на этом.

...Звонил незнакомый человек. Меня просили срочно приехать к дому деда.

На окраине рощи прокладывали газовую магистраль и наткнулись на подземный ход. Он привел рабочих в подземелье под старым домом моего деда. Толстая лиственничная дверь была на замке. Из подземелья вверх шла керамическая труба — теплая.

Позвали старуху, хозяйку дома, и соседей, сорвали замок. Когда увидели довольно обширную темную комнату, сплошь заставленную полками с книгами, так что нигде не видно было стен, старуха послала звонить мне.

...Здесь были сотни томов. Густой слой почти окаменевшей пыли не попортил книг, сырости не было: остроумная система отопления продолжала действовать. Подсвечник зеленой меди стоял на столе. Свеча не догорела, и, казалось, необычный этот человек, с бородкой клинышком и в пенсне, и мой дед, тогда еще молодой, как на старой, выцветшей фотографии, только-только вышли отсюда и унесли с собой кипу свежеотпечатанных листовок со стихами Тютчева или Некрасова.

В уголке обнаружился цинковый ящик с остатками шрифта. Томик Тютчева лежал поверх остальных книг, а не стоял в ряду, как все. Дарственная надпись Ивану Аксентьевичу хорошо сохранилась. Томик все еще сам собой открывался на той же странице...