Звуки «Героической симфонии» нарастали, становились все мощней и мощней. Они рвались из алюминиевых репродукторов, подвешенных почти под самым потолком цеха. Они заполнили весь пролет. И цеховые шумы вплетались в бессмертную симфонию Бетховена. Звуки валторн, звонки кранов, напряженное крещендо скрипок, дробь фрез, грохот карусельных станков сливались в одно нерасторжимое целое, и возникала иная музыка, иное искусство, в котором рождались не только электрические машины, но прекрасней, сильней становился человек. Бетховенская музыка лишь подчеркивала, обнажала мощные ритмы труда, которыми жил цех, станки, люди. А через весь пролет – полотнище: «Участок борется за звание коллектива коммунистического труда».

Впервые меня привел на участок крупномеханической обработки комсорг цеха Юрий Соколов.

– Понимаешь, пятьдесят молодых людей на участке, и что ни рабочий, то представитель Советской власти, – говорил мне Юрий Соколов. – Почему загибаю! Нисколько. Пятьдесят. Здесь вся Советская власть – от депутата до дружинника. И плюс электрификация всей страны. Ведь на всех крупнейших электростанциях – наши генераторы! Понял!! Вот так, Советская власть плюс электрификация.

И вот я уже неделю на этом участке, где воздух насыщен запахом горелого машинного масла и каленого металла, а ритм работы строен, как партитура Бетховена. И у меня нет оснований сомневаться в верности слов комсорга. Я знаю, в начале участка, где свалены черные, грубые заготовки из кузницы и со сварки, стоит в пестрой тельняшке разметчик, депутат Московского райсовета Толя Леонтьев. Потом заготовка идет на расточный станок, за которым работает Юра Осипов – председатель цехового отряда «Комсомольского прожектора». От него она переходит к фрезеровщику – рабкору Толе Иванову. Потом попадает в руки члена постоянного комсомольского поста Марка Фельдмана, затем за нее берутся дружинники Миша Груничев, Саша Колесников, Миша Окунь, пионервожатая Нина Иванова... Идут заготовки от станка к станку. И у каждого станка стоят рабочие люди, которые заседают в Советах, контролируют производство, беспощадно борются с тунеядцами и хулиганами, воспитывают детей... И я думаю о том, как неожиданно просто рушится создававшаяся веками грань между производителями и управлением. Пятьдесят простых советских рабочих – пятьдесят представителей Советской власти...

Пронзительно гудит гудок. Это конец смены. Мы выходим с ребятами из цеха на заводской двор. Двор как двор: просторный, с юркими автокарами и с кипенью тополиной листвы на ветру. Чтобы пересечь его, нужно пятнадцать минут. Мы же шагаем через целые полстолетия. Ребята говорят: «Видишь, вот там, у серой стены, собирались стачечники. А вон через те ворота уходили в гражданскую наши красногвардейцы. А в блокаду сорок первого сюда упало полторы тысячи бомб и тысяча сто снарядов...» Нет, не так-то просто рушилась грань между производителями и управлением... Полстолетия, равные по емкости эпохе, пронеслись над страной. Время... Говорят, что оно старит. Но бывает и наоборот. Вот мы идем с Толей Леонтьевым по улице имени Волкова, вдоль домов-новостроек, нанизанных на широкую ленту асфальта. А ведь года два назад эта улица своими ухабами и рытвинами напоминала морщинистое старушечье лицо. Один из «виновников» ее второй молодости – Анатолий Леонтьев. Ведь это он – депутат улицы Волкова – «пробивал» в горсовете план реконструкции проспекта, добивался асфальтирования, ремонта домов. Но улица Волкова – это уже вчерашний день Анатолия... А нынешний – вот он, распахнулся перед нами белесой синью жаркого летнего неба. И в эту синь словно врезаны десятки белоснежных домов, а над ними фантастическими железными птицами – ажурные краны.

– Когда-то здесь была городская свалка. Мы пацанами тут в «казаков-разбойников» играли, – говорит Толя.

Кажется, совсем недавно он вместе с другими депутатами обсуждал план застройки бывшей свалки. Дома на плане были меньше спичечных коробок. А сейчас в них уже живет девяностотысячное веселое племя новоселов. Строительство же все продолжается. Откуда-то из поднебесья, с крана, несется звонкий голос:

– Иваныч, депутат на горизонте!

А вот он и сам, Иваныч, десятник участка, спешит навстречу Анатолию. Он ведет его по участку, беспокойно оглядываясь. И не зря. Цепкий взгляд разметчика замечает даже самые неприметные неполадки.

– Опять рамы без навеса лежат, а потом рассохнутся... – хмурится Анатолий.

– Ах ты, боже ты мой, разве за всем доглядишь! Примем меры, непременно примем, Анатолий Васильевич, – бормочет десятник. Но он чувствует, что настоящая гроза еще впереди.

Мы входим в почти отстроенное здание детского сада. Тишина. Лицо Анатолия темнеет.

– Где же рабочие!

– Трест снял. Перебросил на жилье. С жильем у нас план срывается. – Иваныч безуспешно пытается стряхнуть со спецовки засохшие пятнышки известки.

– Что ж это, за счет ребят пытаетесь план натянуть!! Не выйдет!

И вот уже Анатолий «висит» на телефоне.

– Слышите, не выйдет у вас этот номер! Сейчас же верните рабочих на детсад. Я уже в Совете говорил и сейчас повторяю: жилье будем принимать только вместе с детсадами и яслями!

И Анатолий долго распекает трестовского работника. Он неумолим. Он говорит от имени Советской власти.

...Вот они идут, товарищи Анатолия по труду. Идут по заводскому району. На руках у них красные повязки дружинников. Впереди вразвалку широко ступает бывший моряк Миша Груничев. Глубоко засунув руки в карманы, сутулясь, идет Миша Окунь. Рядом семенит в модном полуплаще его ученик Саша Колесников. Не торопясь, словно делая обход цеха, шагает технолог Леонид Бурак, старший группы.

Уже час хожу я с ребятами по улицам Московского района. Никаких происшествий. А ведь еще два года назад считалось, что у этого района очень «тяжелый характер»... Идут дружинники по улицам, и прохожие – народ тоже заводской – перебрасываются с ними шутками.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.